Восстание 14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Петербурге ознаменовало собой финал почти десятилетнего существования тайных обществ декабристов, положивших начало, по известным словам В.И. Ленина, русскому революционно-освободительному движению.
ЛИТЕРАТУРА об этом событии поистине безгранична. В оценке декабристов скрещивались политические мнения разных эпох. В настоящее время историография движения переживает не лучший промежуток времени. Прямое очернение «людей 14 декабря», как и последующих периодов революционного движения в России, включая Великую Октябрьскую социалистическую революцию, начавшееся в 1990-е годы, сменилось сейчас более изощрённым подходом.

Дореволюционная либеральная традиция литературы о декабристах выхолащивала революционное содержание движения, направленного на свержение вооружённым путём самодержавия и крепостничества в России. Современное поколение историков, приспосабливаясь к официальной идеологии, в своём большинстве осваивает якобы «новые подходы», повторяющие либеральные оценки прошлого.

Так, на передний план выдвигаются сомнения в правоте дела членов тайных обществ или прямое осуждение революционных методов и одновременно подчёркивание просветительской деятельности декабристов, особенно в сибирский промежуток времени их жизни. Естественно, что при полном отказе от ленинских оценок исчезло и само понятие «дворянские революционеры», как и знаменитые слова А.И.Герцена о «богатырях, кованных из чистой стали с головы до ног». Их стыдливо заменили на понятия «радикалы» или «оппозиционеры».

В связи с этим представляется весьма своевременным обратиться к наследию великого русского писателя Льва Николаевича Толстого и напомнить о той роли, которую сыграли герои 14 декабря в его творчестве.

«Декабристы больше чем когда-нибудь занимают меня и возбуждают моё удивление и умиление», — писал Толстой в июле 1904 года. Это был промежуток времени, когда Лев Николаевич в третий и уже в последний раз приступал к осуществлению дорогого для него замысла — создания произведения о декабристах.

Именно интерес писателя к «первенцам свободы» вызвал рождение всемирно известного шедевра — романа «Война и мир». «Тогда я, собираясь писать о возвратившемся из Сибири декабристе, — вспоминал позднее Толстой, — вернулся сначала к эпохе бунта 14 декабря, потом к детству и молодости людей, участвовавших в этом деле, увлёкся войной 12-го года, а так как война 12-го года была в связи с 1805 годом, то я всё сочинение начал с этого времени».

Матвей Иванович Муравьёв-Апостол, назвавший себя и своих товарищей по тайному обществу «детьми 1812 года», при личной встрече с писателем после своего возвращения из сибирской ссылки говорил ему: «Для того, чтобы понять наше время, наши стремления, нужно вникнуть в истинное положение тогдашней России... нужно в точности изобразить все страшные бедствия, какие тяготели тогда над русским народом; наше движение нельзя понять вне связи с этими бедствиями, какие его и вызвали». Старый декабрист имел здесь в виду прежде всего тяжёлое положение вчерашних героев — победителей наполеоновских полчищ: русских солдат, крестьян, вынужденных у себя на родине испытывать по-прежнему ужасы крепостного права.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ интереса Толстого к эпохе декабристов в значительной степени определялось его искренним и глубоким уважением к участникам движения. Будучи почти их современником (писатель родился примерно через три года после восстания на Сенатской площади), он был свидетелем возвращения немногих оставшихся в живых декабристов из Сибири после «амнистии» 1856 года, видел то общественное признание, которым они пользовались в Москве, и вместе с тем настороженное внимание к ним со стороны властей.

Прочитав один из выпусков «Полярной звезды», целиком посвящённый декабристам, Лев Николаевич писал А.И. Герцену в Лондон: «Вы не можете себе представить, как мне интересны все сведения о декабристах в «Полярной звезде». Я затеял месяца четыре тому назад роман, героем которого должен быть возвращающийся декабрист... Тургеневу, которому я читал начало, понравились первые главы».

Прототипом вернувшегося из Сибири декабриста был Сергей Григорьевич Волконский, член Южного общества, сподвижник Павла Ивановича Пестеля. Толстой познакомился с ним в конце 1850-х годов в Москве, встречался во Флоренции. Писателя восхищали внешний облик Волконского, его простота, привычка к тяжёлому физическому труду, приобретённая бывшим князем, генерал-майором на каторге. «Это был удивительный старик... Как жаль, что я тогда так мало с ним говорил», — сожалел Лев Николаевич позднее.

В 1878 году, когда после создания «Войны и мира» и «Анны Карениной» Толстой вновь вернулся к идее романа о декабристах, он осуществил своё давнее намерение — побывал в Петропавловской крепости. Глубокое волнение пережил писатель при посещении казематов, где томились декабристы, а также места казни пятерых руководителей движения. «Не могу выразить того странного и сильного чувства, — писал он, — которое я испытал, когда мне принесли кандалы ручные и ножные 25-го года».

В Москве и Петербурге Лев Николаевич познакомился с Петром Николаевичем Свистуновым, Александром Петровичем Беляевым и другими бывшими членами тайных обществ, проводил с ними вечера, слушая их «прелестные рассказы». Нравственная высота лучших представителей движения декабристов поражала Толстого. «Когда вы говорите со мной, — писал он Свистунову, — вам кажется, вероятно, что всё, что вы говорите, очень просто и обыкновенно, а для меня каждое ваше слово, взгляд, мысль кажутся чрезвычайно важны и необыкновенны.., потому что ваша беседа переносит меня на такую высоту чувства, которая очень редко встречается в жизни и всегда глубоко трогает меня». Позже Толстой напишет о своих впечатлениях от этих встреч: «Довелось мне видеть возвращённых из Сибири декабристов, и знал я их товарищей и сверстников, какие изменили им и остались в России и пользовались всякими почестями и богатством. Декабристы, прожившие на каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после тридцати лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах, были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым нечем хорошим было и помянуть свою жизнь».

ОБЩАЯСЬ с декабристами, Толстой стремился выяснять малейшие подробности истории тайных обществ. Он засыпал Свистунова и других своих собеседников вопросами об отдельных участниках движения, его привлекала загадочная и героическая фигура Михаила Сергеевича Лунина, интересовался Лев Николаевич духовной жизнью декабристов, спорами в их среде.

Осознавая значение выступления декабристов для последующих поколений, Толстой стремился помочь выходу в свет их воспоминаний. Встречаясь с А.П. Беляевым, он с большой заинтересованностью читал его записки и сделал на полях рукописи много отметок.

При работе над романом о декабристах Толстой, как и во всех своих произведениях, стремился найти глубокие психологические мотивы поведения действующих лиц. Конфликт между декабристами и самодержавной властью в лице Николая I приковывает его внимание. Писатель ищет сведения, материалы о расправе над декабристами: «Стасова... я очень прошу, не может ли он найти, указать, как решено было дело повешения пятерых, кто настаивал, были ли колебания и переговоры Николая с его приближёнными?» В ответ В.В. Стасов, в то время член комиссии для собирания материалов по истории царствования Николая I, направляет Толстому уникальный документ — копию с собственноручной записки царя о ритуале казни декабристов. Стасов просил писателя соблюдать конспирацию и уничтожить записку после её прочтения.

Л.Н. Толстой отвечал В.В. Стасову: «Не знаю, как благодарить вас, Владимир Васильевич, за сообщённый мне документ. Для меня это ключ, отпёрший не столько историческую, сколько психологическую дверь. Это ответ на главный вопрос, мучивший меня».

Записка, о которой шла речь, была адресована царём главному распорядителю казни декабристов — петербургскому военному генерал-губернатору П.В. Голенищеву-Кутузову. Вот её первоочередное содержание: «В кронверке занять караул. Войскам быть в 3 часа. Сначала вывести с конвоем приговорённых к каторге и разжалованных и поставить рядом против знамён..., сорвать мундиры, кресты и переломить шпаги, что потом и бросить в приготовленный костёр. Когда приговор исполнится, то вести их тем же порядком в кронверк. Тогда взвести присуждённых к смерти на вал, при коих быть священнику с крестом. Тогда ударить тот же бой, как для гонения сквозь строй, докуда всё не кончится».

Толстой был потрясён запиской Николая I, «садиста на троне», как впоследствии назвала его выдающийся историк академик М.В. Нечкина. Мысль о чудовищной жестокости расправы с декабристами долго не оставляла писателя. Страшная процедура казни представлялась в конкретных образах. В 1898 году в ответ на просьбу Ильи Репина дать сюжет для картины Лев Николаевич предложил «момент, когда ведут декабристов на виселицы». Записка о казни пятерых руководителей движения особенно ясно показывает источники глубокой ненависти и презрения Толстого к Николаю I, выраженных им впоследствии во многих произведениях. Перекликаясь с А.И. Герценом, Толстой писал: восстание декабристов «было задавлено покорными правительству войсками, и наступило грубое, глупое, развратившее людей тридцатилетнее царствование Николая».

РОМАН о декабристах нелегко давался писателю. Несмотря на помощь друзей и самих членов тайных обществ, остро чувствовался недостаток документальных материалов, прежде всего материалов следствия. В конце 1878 года Толстой переживает мучительное состояние: увлечение темой не ослабевает, однако вместе с тем приходит осознание невозможности завершить начатый роман. «Работа моя томит и мучает меня, — пишет он Свистунову, — и радует, и приводит то в состояние восторга, то уныния и сомнения, однако ни днём, ни в ночное время, ни больного, ни здорового мысль о ней ни на минуту не покидает меня». Январь следующего года разрушает последние надежды: Толстой узнаёт, что хранящееся в архиве «дело декабристов недоступно».

С февраля 1879 года писатель прекращает работу над романом. По мнению его биографа, друга семьи П.И. Бирюкова, одной из главных причин этого была невозможность получения нужных ему сведений из государственных архивов. В этом решении Толстого сказалась исключительная требовательность к себе как к художнику-историку.

Однако писатель продолжал интересоваться декабристами и их эпохой. Великий гуманист, он особенно ценил в декабризме идею социальной справедливости, борьбу с крепостничеством, с жестокими порядками в армии, унижавшими и оскорблявшими человека. В публицистической статье «Стыдно» (1895 год), протестуя против телесных наказаний, Толстой вспомнил «одного из лучших людей своего, да и всякого времени» — Сергея Ивановича Муравьёва-Апостола, отменившего у себя в роте телесные наказания солдат.

Восхищение самопожертвованием и бескорыстием декабристов Толстой сохранил на всю жизнь. «Самоотверженные люди, я их всё более и более уважаю», — говорил он в 1905 году во время своего последнего активного увлечения декабристской темой. Тогда же в русской и заграничной печати появляются всё новые мемуары деятелей тайных обществ, под воздействием революционной волны приоткрываются двери архивов для историков различных направлений. В преклонном возрасте Лев Николаевич с энтузиазмом молодости жадно ловит новые сведения о декабристах. Ему доставляют только что вышедшие издания записок И.Д. Якушкина, Д.И. Завалишина, М.А. Фонвизина, Е.П. Оболенского, В.И. Штейнгеля...

В дневнике домашнего врача Толстого Д.П. Маковицкого есть запись от 23 января 1905 года: «П.И. Бирюков привёз Льву Николаевичу от В.В. Стасова документы о декабристах из тайного архива. Лев Николаевич, прочитав некоторые из них, сказал: «Хотелось бы мне быть молодым, чтобы засесть за данную работу». Выписки из архивных дел декабристов Толстой прочёл, по его словам, с волнением и радостью, и они вызвали у него «несвойственные возрасту замыслы».

Но времени и сил для их осуществления оставалось слишком мало. Толстой ушёл из жизни, оставив многочисленные черновые варианты романа о декабристах, яркие характеристики «людей

14 декабря» и их эпохи. Одно из известных нам последних высказываний Толстого о декабристах приведено в дневнике Маковицкого: «Это были люди все на подбор — как будто магнитом провели по верхнему слою кучи сора с железными опилками, и магнит их вытянул».

По материалам сайта КПРФ