Закончились крымские гастроли Российского государственного театра драмы имени Федора Волкова (Ярославль). В Столице Крыма труппа показала два спектакля, концерт и сказку. Посмотрела гастролеров и «Газета»
Вынесенная в заголовок фраза про Виктюка – не моя (но я солидарна), это выдох восхищения театралки, сидевшей позади меня. Впрочем, нет смысла сравнивать выпрыгивающие за грань эпатажа работы Романа Григорьевича. Спектакль «Ромео и Джульетта» молодого режиссера Семена Серзина тщательно продуман идейно (публике предложили гораздо большее, чем очередную интерпретацию), сценографически, в плане эмоционального воздействия.
Хотя поначалу может показаться, что главная цель постановщика – спровоцировать, обжечь зрителя, разрушить его привычный внутренний комфорт (это, конечно, также, но не в первую очередь). Действо в реальных условиях сразу «берет за жабры», заставляя обмякнуть под напором художественной выразительности. На два с половиной часа (хорошего спектакля должно быть много) восприятие жизни сужается до размеров сцены... А что на ней? О-о-о, чего только нет.
В известную со школы хрестоматийную классику дерзко и уверенно врывается постмодернистская экспрессия: вместо шпаг у героев пистолеты, вместо помпезного бала – отвязная хип-хоповская тусовка (артистам даже нанимали педагога по брейк-дансу), вместо балкона Джульетты – бетонный забор с граффити. При этом присутствует и античный антураж – гипсовые скульптуры, колонны.
Внешний вид героев, или правильней сказать – прикид, вообще отдельная песня. Брат Лоренцо, например, получился эдаким ковбоем в широкополой шляпе, не расстающимся с сигаретой. В целом же креативные и вместе с тем очень символичные костюмы Софии Матвеевой помогают понять, «ху из ху».
Кстати, «об отдельной песне». Музыкальное сопровождение оказалось довольно разнообразным и на удивление запоминающимся. В тему стали некоторые вещи из известного фильма База Лурмана «Ромео + Джульетта» 1996 года с Леонардо ДиКаприо в главной роли (собственно, отсюда местами заимствована стилистика спектакля). «Танец рыцарей» Сергея Прокофьева из одноименного балета придает дискотеке в доме Капулетти уместный шарм. Тонко поработал и брат режиссера, композитор Евгений Серзин. В прологе – бодрячок в виде «готского» девичьего ансамбля с барабаном и контрабасом.
...Конечно, рискуешь, когда берешься за столь знаменитое литературное произведение, бесчисленное количество раз находившее воплощение и в театрах, и в кино, произведение, развязка которого просто не может быть другой (даже в современной трактовке). Но труппе Ярославского храма Мельпомены удалось «не потерять» зрителей ни на миг.
А те, кто старательно сохранял скептическую улыбку, все равно таяли – когда Ромео (Максим Подзин) ТАК целовал Джульетту (Евгения Родина)! Подобные откровенные страсти переворачивают традиционное понимание театрального искусства с его нередкой «недосказанностью», «застенчивостью» на 180 градусов.
Да-да, именно страсти. Чистая светлая любовь? У двух гормонально неуравновешенных подростков? Вы в это верите? Я нет. И режиссер, судя по всему, также. «Страстное влечение, краткий промежуток времени тайного счастья – и неотвратимый смертельный финал», – гласит аннотация к спектаклю. Тем контрастнее воспринимается ход с обильным использованием воды, которая, как известно, источник самой жизни, символ всеоживляющего Божьего благословения... Это фонтан, сделанный в форме огромной белой руки, это целый бассейн (правда, не круглый, а продолговатый, прямо под сценой), где то и дело плескались герои, это дождь, сыплющийся сверху в кульминационные моменты.
Финал вообще получился какой-то киношный, повторяющийся: два раза монолог брата Лоренцо (Владимир Майзингер), который пытается объяснить суть случившегося кланам Монтекки и Капулетти, прерывается оглушительной перестрелкой. Нам ясно дают понять: мириться никто не намерен. И даже смерть детей не способна, наконец, прекратить многолетнюю кровавую вражду... Когда же монах начинает свою речь в третий раз – все резко проваливается во мрак и тишину. А это понимай, зритель, как хочешь. Понял? Вставай и обалдело аплодируй, одолеваемый единственной мыслью: «Слава Богу, я здесь был!».
