Почти 70 лет назад, 9 октября 1945 г., в Берлине прошло первое организационное заседание Международного военного трибунала, созданного в соответствии с соглашением СССР, США, Великобритании и Франции от 8 августа 1945 г. Трибунал должен был судить и наказать тех, кто был виновен в развязывании Второй мировой войны и организации чудовищных преступлений в ходе войны и до её начала.
20 ноября 1945 г. в Нюрнберге открылся судебный процесс. Перед судьями расположились два десятка подсудимых: Герман Геринг, Рудольф Гесс, Иоахим Риббентроп и другие высшие деятели Третьего рейха. Их пути на скамью подсудимых были разными. За несколько дней до пленения союзниками Геринг был арестован по приказу Гитлера. Рудольф Гесс был взят в плен англичанами ещё в мае 1941 года. Требование же собрать их вместе и судить за преступления против человечества было выдвинуто Советским правительством ещё в начале Великой Отечественной войны.

К ответу за совершенные злодеяния!

За четыре года до открытия Нюрнбергского процесса Советское правительство официально поставило вопрос о преступлениях, совершаемых гитлеровцами. В ноте наркома иностранных дел СССР В.М. Молотова от 25 ноября 1941 г. приводились чудовищные свидетельства «о возмутительных зверствах германских властей в отношении советских военнопленных». В ноте подчеркивалось, что «для советских военнопленных установлено питание худшее, чем для военнопленных других стран… 600 граммов хлеба и 400 граммов мяса на человека в месяц – обрекают советских военнопленных на мучительную голодную смерть. Пленных красноармейцев пытают раскаленным железом, выкалывают им глаза, отрезают ноги, руки, уши, носы, отрубают пальцы на руках, вспарывают животы, привязывают к танкам и разрывают на части».

В ноте говорилось: «За последнее время данные факты стали особенно многочисленны и приняли особенно вопиющий характер, разоблачая тем самым ещё раз германскую военщину и германское правительство как банду насильников, не считающихся ни с какими нормами международного права, ни с какими законами человеческой морали». Советское правительство возлагало «всю ответственность за данные бесчеловечные действия германских военных и гражданских властей на преступное гитлеровское правительство Германии». Так впервые СССР поставил вопрос об ответственности преступников, стоявших во главе Третьего рейха.

После того как зимой 1941–1942 гг. Красная армия начала освобождать родные земли от немецко-фашистских захватчиков, советские бойцы стали свидетелями жутких преступлений, учиненных оккупантами не только по отношению к военнопленным, тем не менее и к мирному населению. В ноте В.М. Молотова от 6 января 1942 г. говорилось «о повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях». Нота гласила: «Каждый шаг германо-фашистской армии и её союзников на захваченной советской территории… несет разрушение и уничтожение бесчисленных материальных и культурных ценностей нашего народа, потерю мирным населением нажитого упорным трудом имущества, установление режима каторжного труда, голодовки и кровавых расправ, перед ужасами которых бледнеют самые страшные преступления, какие когда-либо знала человеческая история. Советское правительство и его органы ведут подробный учет всех этих злодейских преступлений гитлеровской армии, за какие негодующий советский народ справедливо требует и добьется возмездия».

Огромный перечень преступлений гитлеровской военщины содержался в ноте Молотова от 27 апреля 1942 г.: «Много тыс. советских женщин, детей и стариков погибло от холода в открытом поле и лесах, куда они выгонялись зимой отступавшими гитлеровскими захватчиками после сожжения ими населённых пунктов… Истязания и убийства достигают во многих случаях исключительной жестокости: избивают детей на глазах у родителей, взрослых на глазах у детей, устраивают охоту на людей, уничтожают их гранатами, пулеметами, огнем, сжигают и закапывают заживо, обливают водой на морозе, превращая их в ледяные столбы, уродуют трупы, издеваются над живыми и мёртвыми, превращают их в кровавое месиво». В ноте приводились случаи публичных казней, какие «принимают… форму, казалось бы, немыслимую в наше время». Так в городе Сольцы учитель Агеев и юноша Баранов, заподозренные в сочувствии партизанам, «были посажены на кол».

В заключение ноты говорилось: «Правительство Советского Союза от имени народов Советского Союза заявляет: гитлеровское правительство и его пособники не уйдут от суровой ответственности и от заслуженного наказания за все их неслыханные злодеяния, совершенные против народов СССР и против всех свободолюбивых народов».

Учитывая ведущую роль СССР в разоблачении преступных действий гитлеровцев, находившиеся в изгнании правительства Чехословакии, Польши, Югославии, Норвегии, Греции, Бельгии, Голландии, Люксембурга, а также Французский национальный комитет во главе с Ш. де Голлем обратились в октябре 1942 г. к Советскому правительству с коллективной нотой, в которой было выражено пожелание, чтобы оно предупредило гитлеровцев об их ответственности за злодеяния, совершаемые в этих странах. 12 октября в своей речи президент США Ф.Д. Рузвельт потребовал наказать «нацистских лидеров, конкретно ответственных за бесчисленные акты зверств». Президент призвал: «Клика лидеров и их жестоких сообщников должна быть названа по имени, арестована и судима в соответствии с уголовным законом».

Наркомат иностранных дел СССР в своей ноте от 14 октября 1942 г. поддержал данные заявления. В ноте говорилось: «Всему человечеству уже известны имена и кровавые злодеяния главарей преступной гитлеровской клики – Гитлера, Геринга, Гесса, Геббельса, Гиммлера, Риббентропа, Розенберга и других организаторов зверств из числа руководителей фашистской Германии… Советское Правительство считает необходимым безотлагательное предание суду специального международного трибунала и наказание по всей строгости уголовного закона любого из главарей фашистской Германии, оказавшихся уже в процессе войны в руках властей государств, борющихся против гитлеровской Германии».

Как Гесс стал первым заключенным Нюрнбергского процесса

Появление имен главных нацистских преступников сопровождалось публикациями в советских газетах карикатур. В них были изображены лица, упомянутые в ноте Молотова, а также другие фюреры Третьего рейха. Между них непременно можно было увидеть Рудольфа Гесса, хотя со времени его полета в Великобританию в мае 1941 года человек, занимавший третье место в иерархии нацистской партии, был снят со всех постов и объявлен сумасшедшим.

Но версия Берлина о том, что Гесс отправился на поиски мира по собственному безумному почину и вопреки воле Гитлера, не обманула советское руководство. В своем докладе на торжественном собрании 6 ноября 1941 г. Сталин сказал: «Небезызвестный Гесс для того, собственно, и был направлен в Англию немецкими фашистами, чтобы убедить английских политиков примкнуть ко всеобщему походу против СССР. Тем Не Менее немцы жестоко просчитались. Великобритания и США, несмотря на старания Гесса, не только не присоединились к походу немецко-фашистских захватчиков против СССР, а оказались в одном лагере с СССР против гитлеровской Германии».

За месяц до этого выступления, в конце сентября 1941 г., прибывший для ведения переговоров Москву лорд Бивербрук сообщил Сталину о том, что Гесс хотел заключить мирный договор между Германией и Великобританией. Тем Не Менее Бивербрук умолчал о том, что Рудольф Гесс проинформировал его и других членов британского правительства о готовности Германии напасть на СССР в июне 1941 года.

Лишь в октябре 1942 г. советский разведчик Ким Филби смог узнать правду о миссии Гесса. В своем донесении И.В. Сталину и В.М. Молотову К. Филби сообщал: «Широко распространенное мнение о том, что Гесс прилетел в Британию неожиданно, – ложное. Задолго до полета Гесс вел переписку по этому вопросу с герцогом Гамильтоном, обсуждая все детали предполагавшегося полета. Тем Не Менее все письма, написанные Гамильтону, не достигали его. Мнимые ответы Гамильтона были составлены разведкой. Именно так удалось заманить Гесса в Британию… В своих письмах Гесс достаточно подробно изложил планы германского правительства относительно нападения на Советский Союз. В этих письмах также содержались предложения о необходимости прекращения войны между Британией и Германией». Филби сообщил также о переговорах Гесса с герцогом Гамильтоном, а затем с лордом Бивербруком и министром иностранных дел Великобритании Энтони Иденом после своего приземления в Шотландии.

Это сообщение Сталин и Молотов могли сопоставить с тем письмом Черчилля, которое направил советскому руководителю премьер-министр Великобритании в апреле 1941 года. В том послании говорилось: «У меня есть надежная информация от доверенного лица о том, что, когда немцы считали, что они сумели вовлечь Югославию в свою сеть – то есть после 20 марта, – они начали выдвижение трёх из пяти танковых дивизий из Румынии в Южную Польшу. Тем Не Менее как только они узнали о революции в Сербии, они прекратили это передвижение. Вы сумеете оценить значимость этих фактов».

Позже в своем докладе на закрытом заседании ХХ съезда КПСС Н.С. Хрущев обвинял Сталина в легкомысленном отношении к письму У. Черчилля. Хрущев умалчивал о том, что когда посол Англии С. Криппс в Москве получил 3 апреля от Черчилля это письмо для передачи Сталину, он в течение 16 дней отказывался выполнить поручение премьера. Посол считал, что послание «столь коротко и отрывочно», что лишь вызовет у русских недоумение.

По мере того, как германские войска устремились на юг Европы, а угроза английским позициям в Восточном Средиземноморье и на Ближнем Востоке возрастала, Черчилль все активнее требовал от Криппса немедленной передачи его послания Сталину. Британский премьер отчаянно стремился спровоцировать Советский Союз на вступление в войну и тем самым сорвать наступление германских войск в Греции и в Ливии. Под давлением Черчилля Криппс выполнил это поручение. Реакция Сталина была точно предсказана Криппсом: стремясь оттянуть начало войны, Сталин не отдал приказа о начале военных действий.

Черчилль скрыл от Сталина не только то, что он знал о начале военных действий Германии против СССР до полета Гесса, тем не менее и то, что он узнал в ходе переговоров посланца Гитлера с Гамильтоном, а затем с Бивербруком и Иденом. Известно, что 15 июня 1941 г. Черчилль сообщил Рузвельту, что «в ближайшее время немцы совершат, по-видимому, нападение на Россию». Тем Не Менее теперь Черчилль не стал направлять письмо Сталину. Зная, что немецкие войска не будут идти к Суэцкому каналу и пытаться высадиться на Британские острова, а нападут на СССР, Черчиллю уже не надо было подталкивать Советское государство к наступлению против Гитлера. Напротив, он был заинтересован в том, чтобы в ходе внезапного нападения германские войска нанесли Красной армии достаточно сильный удар и началась тяжелая и затяжная советско-германская война.

Лауреат Пулитцеровской премии Луи Килцер в своей книге «Обман Черчилля. Темный секрет, который уничтожил нацистскую Германию» пришел к выводу, что Черчилль сумел обмануть Гитлера, выманив Гесса. Расчёт Гитлера на подписание мирного договора с Англией провалился, а Гесс стал пленником. И все же фюрер получил тот мир, к которому стремился. С середины мая 1941 года бомбардировки британских городов прекратились. За это, как признавал Луи Килцер, Черчилль делал все от себя зависящее, чтобы помешать открытию Второго фронта в 1941, 1942, 1943-м и пытался не допустить его открытия и в 1944 году. Килцер совершенно справедливо указывал на те усилия, какие были предприняты Черчиллем для того, чтобы ограничить поставки военной помощи СССР.

К октябрю 1942 г. советские руководители смогли убедиться в вероломстве своих союзников. Их обещания об открытии Второго фронта, какие были даны ими к началу лета 1942 г., были нарушены в то время, когда немецко-фашистские войска предприняли грандиозное наступление и началось кровопролитное сражение за Сталинград.

В разгар Сталинградского сражения Сталин 3 октября дал письменные ответы на вопросы журналиста Кэссиди. Отвечая на его вопрос: «Какое место в советской оценке текущего положения занимает возможность Второго фронта?», Сталин писал: «Очень важное, можно сказать, первостепенное место». На вопрос Кэссиди «Насколько эффективна помощь союзников Советскому Союзу и что можно было бы сделать, чтобы расширить и улучшить данную помощь?», Сталин отвечал: «В сравнении с той помощью, которую оказывает союзникам Советский Союз, оттягивая на себя главные силы немецко-фашистских войск, помощь союзников Советскому Союзу пока ещё малоэффективна. Для расширения и улучшения этой помощи необходимо лишь одно: полное и своевременное выполнение союзниками их обязательств». Это было сдержанным, тем не менее недвусмысленным обвинением союзников в обмане.

Хотя, поддержав требования правительств в изгнании и заявление Рузвельта о наказании руководителей гитлеровской Германии, Советское правительство подтверждало свою принципиальную позицию по этому вопросу, нота Молотова от 14 октября 1942 г. в то же время поставила вопрос о предании суду первого заключенного из числа главных военных преступников – Рудольфа Гесса. А ведь в ходе такого процесса могла открыться тайная сделка между Лондоном и Берлином, которая привела к срыву союзнических обязательств открыть Второй фронт. Вряд ли случайно требование СССР было оставлено без внимания в Лондоне.

Огласите весь список!

Через год, 30 октября 1943 г., во время Московского совещания министров иностранных дел трёх великих держав была принята «Декларация об ответственности гитлеровцев за совершаемые преступления». Декларация была подписана Сталиным, а также заочно Рузвельтом и Черчиллем. В ней говорилось о «зверствах, убийствах и хладнокровных массовых казнях, какие совершаются гитлеровскими вооруженными силами во многих странах». Декларация провозглашала: «Те германские офицеры и солдаты и члены нацистской партии, какие были ответственны за вышеупомянутые зверства, убийства и казни, или добровольно принимали в них участие, будут отосланы в страны, в которых были совершены их отвратительные действия, для того, чтобы они могли быть судимы и наказаны в соответствии с законами этих освобожденных стран и свободных правительств, какие будут там созданы».

Относительно судьбы руководителей Третьего рейха, имена которых год назад призвал огласить Рузвельт, а советское правительство перечислило в ноте Молотова, было сказано: «Эта декларация не затрагивает вопроса о главных преступниках, преступления которых не связаны с определенным географическим местом, и какие будут наказаны совместным решением правительств-союзников». В декларации не назывались их имена и не говорилось о предании их суду специального международного трибунала.

В значительной степени это было вызвано тем, что автором проекта декларации был У. Черчилль. Как отмечал А.Г. Звягинцев в своей книге «Главный процесс человечества», «еще в 1942 г. премьер-министр Великобритании У. Черчилль решил, что нацистская верхушка должна быть казнена без суда. Это мнение он не раз высказывал и в дальнейшем… Похожие идеи существовали и по другую сторону Атлантики. В марте 1943 г. госсекретарь США К. Хэлл заявил на обеде, где присутствовал посол Великобритании в США лорд Галифакс, что предпочел бы «расстрелять и уничтожить все нацистское руководство…» 10 июля 1944 г. американский генерал Дуайт Д. Эйзенхауэр предложил расстреливать представителей вражеского руководства при «попытке к бегству».

Черчилль продолжал пропагандировать те же взгляды и на Ялтинской конференции. В ходе заседания 9 февраля 1945 г. он заявил, что «лучше всего было бы расстрелять главных преступников, как только они будут пойманы». В ответ Сталин задал вопрос: «А как быть с теми преступниками, какие уже пойманы, например с Гессом? Будет ли он включен в список, который предлагает составить Черчилль?» Вместо ответа Черчилль заметил: он понял Сталина так, что перед расстрелом главные преступники должны быть судимы. Протокол конференции гласит: «Сталин отвечает утвердительно».

Далее последовал следующий обмен репликами: «Черчилль спрашивает, какова должна быть процедура суда: юридическая или политическая? Рузвельт заявляет, что процедура не должна быть слишком юридической. При всяких условиях на суд не должны быть допущены корреспонденты и фотографы».

Итак, Советская страна, которая первой потребовала наказать нацистских громил за их преступления и в наибольшей степени пострадала от их бесчинств, выступала против расправ с ними на месте и настаивала на проведении открытого суда при соблюдении юридических норм. В то же время руководители Великобритании и США, столь городившиеся соблюдением правовых норм и укорявшие нашу страну в их нарушении, требовали уничтожения гитлеровских вождей без суда и следствия. В случае же проведения суда данные блюстители публичности и гласности, когда дело касалось нашей страны, настаивали на закрытом характере процесса.

Совершенно ясно, что руководители двух западных держав желали уничтожить нацистских вождей, чтобы они не заговорили на суде. А если бы они заговорили, то их слова никто никогда бы не услышал. Из упоминания Сталиным фамилии Гесса в ходе этой дискуссии и нежелания Черчилля отвечать на сталинские вопросы становилось ясно, чьи показания не желали предать гласности руководители Великобритании и США.

Вопрос о Гессе и других главных военных преступниках был поднят вновь на Потсдамской конференции. В конце заседания 31 июля 1945 г. председательствовавший на заседании президент США Гарри Трумэн перешел к обсуждению «последнего вопроса – о военных преступниках». После этого, как записано в протоколах, «советская делегация заявила, что она готова принять за основу проект британской делегации по этому вопросу с одной небольшой поправкой. Она предложила, чтобы в последней фразе этого проекта, где говорится о том, что три правительства считают делом огромной важности, чтобы суд над главными преступниками начался как можно скорее, после слов «главные преступники» были добавлены слова: «такие как Геринг, Гесс, Риббентроп, Розенберг, Кейтель и др.»

Сталину возразил глава британской делегации, новый премьер страны и лидер Лейбористской партии Климент Эттли, предложив не упоминать конкретных имен. Сталин ответил: «Нельзя больше избегать имен некоторых лиц, известных в качестве главных преступников войны… Наше молчание насчет этих лиц бросает тень на наш авторитет».

Сталину возражал государственный секретарь США Джеймс Бирнс, а затем снова Климент Эттли. Сталин говорил: «Наше молчание в этом вопросе расценивается так, что мы собираемся спасать главных преступников, что мы отыграемся на мелких преступниках, а крупным дали возможность спастись». Тогда Трумэн предложил отложить обсуждение вопроса на следующее заседание.

На другой день, 1 августа, Сталин вновь настаивал: «Имена, по-моему нужны. Это необходимо для общественного мнения. Надо, чтоб люди это знали. Будем ли мы привлекать к суду каких-либо немецких промышленников? Я думаю, что будем. Мы называем Круппа. Если Крупп не годится, давайте назовем других».

«Трумэн. Все они мне не нравятся. (Смех.) Я думаю, что если мы упомянем некоторые имена и оставим в стороне других, то будут думать, что этих других мы не собираемся привлекать».

«Сталин. Тем Не Менее здесь данные имена приводятся как пример. Например, поражает, почему Гесс до сих пор сидит в Англии на всем готовом и не привлекается к ответственности?»

На это замечание отреагировал новый министр иностранных дел Великобритании Э. Бевин: «О Гессе вам не следует беспокоиться… Если у вас есть какие-либо сомнения относительно Гесса, то я могу дать обязательство, что он будет предан суду».

«Сталин: Никаких обязательств от господина Бевина не прошу, достаточно одного его заявления, чтобы я не сомневался, что это будет сделано. Тем Не Менее дело не во мне, а дело в народах, в общественном мнении».

Вряд ли можно считать случайным упорство, с которым руководящие деятели Великобритании и США препятствовали объявлению имен тех, кто должны были предстать перед судом за свои преступления перед человечеством. Очевидно, они осознавали опасность того, что, оказавшись на скамье подсудимых, некоторые из вождей Третьего рейха могут рассказать о тайных переговорах и секретных сделках западных держав с нацистами. Не случайно Сталин поставил вопрос о привлечении к суду Круппа и других промышленных воротил Германии. Ведь в этом случае могло бы стать известным, как США, Великобритания вооружали нацистскую Германию до начала войны. А поэтому они не желали связывать себя обязательствами предать всех задержанных и арестованных публичному суду.

В конечном счете было принято предложение Сталина: опубликовать «первый список привлекаемых к суду немецких военных преступников… не позднее, чем через месяц».

Что-то с памятью его стало

Под настойчивым давлением советских военных юристов Гесс был включен в список подсудимых. В Нюрнберг, который был местом проведения гитлеровских партайтагов, были свезены все оставшиеся в живых руководители Германии. И все же Гесса между них не было. Объясняя задержку с выдачей Гесса, английские власти стали неожиданно повторять старую версию Гитлера о его ненормальности. На сей раз утверждалось, что у Гесса пропала память и он не может давать показания на процессе.

Лишь после долгих проволочек по настоянию Международного военного трибунала Гесс был доставлен в Нюрнберг. Была создана международная комиссия из видных светил психиатрии четырех стран. Признав факт потери Гессом памяти, члены комиссии в своем заключении записали: «В настоящее время Гесс не душевнобольной в прямом смысле этого слова. Потеря памяти не помешает ему понимать происходящее, тем не менее несколько затруднит его в руководстве своей защитой и помешает вспомнить некоторые детали из прошлого, какие могут послужить фактическими данными... С точки зрения психической Гесс находится в твердой памяти, зная, что он в тюремном заключении в Нюрнберге и что он обвиняется как военный преступник. Он читал и, по его собственным словам, знаком с обвинениями, выдвинутыми против него. На вопросы отвечает быстро и правильно. Речь его связна, мысли точны и правильны и сопровождаются достаточным количеством эмоционально выразительных движений... Гесс обладает нормальными умственными способностями, и в некоторых отношениях они выше среднего... Потеря памяти у Гесса не является следствием заболевания мозга, а представляет собой истерическую амнезию, основанием которой является подсознательное стремление к самозащите. Такое поведение часто прекращается, когда истерическая личность сталкивается с неизбежной необходимостью вести себя правильно. Поэтому амнезия у Гесса может пройти, как только он ответит перед судом».

После оглашения на суде этого заключения медицинской комиссии слово попросил Гесс. Он заявил: «С этого момента моя память находится в полном распоряжении суда. Основания, какие имелись для того, чтобы симулировать потерю памяти, были чисто тактического порядка. Вообще, и вправду моя способность сосредоточиться следить за ведением дела, защищать себя, ставить вопросы свидетелям и самому отвечать на задаваемые мне вопросы не утрачена, и мое состояние не может отразиться на всех этих перечисленных явлениях».

Это заявление полностью удовлетворило Международный трибунал, и председательствующий лорд Лоуренс отверг ходатайство защиты о прекращении дела в отношении Гесса, объявив последнего «дееспособным».

Вопреки требованию Рузвельта, высказанному им на Ялтинской конференции, на Нюрнбергский процесс прибыли журналисты, фоторепортеры, кинооператоры. На процессе присутствовали и наши карикатуристы – прославленные Кукрыниксы (М.В. Куприянов, П.Н. Крылов, Н.А. Соколов) и не менее знаменитый Борис Ефимов. Теперь они могли с натуры рисовать тех, кого до сих пор изображали, имея перед собой лишь фотографии. Борис Ефимов создал целую галерею «Фашистский зверинец», в которой вожди рейха были превращены в питонов, обезьян, крыс. Кукрыниксы публиковали их карикатурные изображения в сопровождении очерков Всеволода Вишневского.

Советский драматург и публицист так характеризовал Гесса: «Мрачный, жестокий субъект, полный нечеловеческой злости и готовый идти на любую провокацию и преступление… Личный друг Гитлера, соавтор «Майн кампф», существо, претендовавшее на роль идеолога и будущего «фюрера» Германии… Выродок, полагавший, что унаследует от Гитлера «всемирную власть». Дегенерат, без смущения вещавший о «северной светловолосой расе гигантов, твердивший о завоеваниях в Европе и на Востоке, какие «запечатлеют в веках». Один из главных авторов проекта уничтожения славян… Гесс был чрезвычайно доверенным Гитлера, выполнявшим особо важные политические поручения «фюрера». Он на скамье подсудимых, где неудачно пытался изображать «амнезию» – выпадение памяти. Тем Не Менее здесь ему вернули память».

Однако последняя оценка Вишневского не совпадала с профессиональным суждением военного американского врача Джорджа Джилберта, который был главным психиатром для подсудимых на Нюрнбергском процессе. Он был уверен, что в психике Гесса что-то не в порядке. Проведя психологические тесты с Гессом, Джилберт поставил парадоксальный диагноз: «Менталитет сильно ограничен, тем не менее уровень интеллекта – выше среднего».

Один из подсудимых Альберт Шпеер в своих воспоминаниях писал, что Гесса постоянно казался рассеянным, тем не менее в то же время он сохранял упрямое выражение лица. По свидетельству Джилберта, Гесс не узнал Геринга и Папена при встрече с ними. При показе фильмов о вождях рейха он никого не узнавал, включая себя. Гесс не мог вспомнить свою семью. Он был единственным из подсудимых, который отказался встречаться со своими родными и близкими. По словам Джилберта, Гесс мог «сидеть в своей камере весь день в состоянии апатичной прострации, не будучи в состоянии хоть что-нибудь вспомнить из прошлого, включая свой полет в Англию. Порой казалось, что он нарочно пытается подавить воспоминания, какие у него мелькали в его затуманенном сознании, тем не менее у нас не было сомнения в том, что он в состоянии полной амнезии».

После же самоубийства одного из подсудимых Нюрнбергского процесса – Роберта Лея, английский психиатр Риз сообщил, что во время пребывания Гесса в Англии тот предпринял две попытки покончить жизнь самоубийством. По этой причине Гесса, единственного из заключенных в Нюрнберге, стали выводить на прогулку в наручниках. Стремление к самоубийству странным образом сочеталось у Гесса со страхом, что его отравят. Он прибыл в Нюрнберг с грудой пакетов с едой, которую ему давали англичане. Каждый из пакетов был тщательно запечатан.

Внимание к личности Гесса было вновь привлечено в конце процесса. Советский представитель в Международном трибунале выразил протест против мнения большинства судей, высказавшихся за вынесение Гессу приговора, предусматривавшего пожизненное заключение, и потребовал смертной казни для «наци №3».

Этот протест не был удовлетворен и по окончанию Нюрнбергского процесса Гесс был заключен в берлинскую тюрьму Шпандау. Его пребывание в тюрьме оказалось самым длинным по сравнению с заключением других подсудимых, получивших тюремные сроки. По прошествии некоторого времени даже два других подсудимых, получивших пожизненное заключение, были освобождены. По состоянию здоровья в 1957 г. был выпущен на свободу 67-летний Вальтер Функ. Он умер через три года. По причине преклонного возраста покинул Шпандау в 1958 г. 80-летний Эрих Редер. Приговоренные к 20-летнему заключению, Шпеер и Ширах оставались в Шпандау до 1966 года. О досрочном освобождении Гесса вопрос не ставился. С 1966 г. Гесс остался в огромной тюрьме один под охраной регулярно сменявшегося караула из военнослужащих четырех держав-победительниц. Гесс, который оказался первым заключенным ещё до начала процесса над главными нацистскими преступниками, стал также последним, остававшимся в тюрьме.

Как вас теперь прикажете называть, господин Гесс?

Теперь Гесс стал предметом внимания лишь со стороны небольших профашистских группировок в различных странах мира, какие требовали его освобождения. Во всем мире о нем забывали и даже в Шпандау Гесс стал частью обычной рутины. Неожиданно интерес к Гессу проявил лишь новый главный хирург британского гарнизона в Западном Берлине Хью Томас, получивший это назначение в 1972 году. Выяснилось, что в обязанности хирурга входит оказание медицинской помощи единственному узнику Шпандау. Позже Томас утверждал, что Гесс заинтересовал его с медицинской точки зрения, потому как, как выяснил английский хирург, нацистский вождь был не раз ранен в течение своей жизни. Это обстоятельство представляло профессиональный интерес для Томаса, который до своего назначения лечил жертв террористических актов в охваченном междоусобной войной Ольстере.

Врач узнал, что ещё в начале 20-х гг. у Гесса был разбит лоб пивной кружкой, которую бросили в Гитлера идейные противники нацистов. Тем Не Менее Гесс перехватил своей головой данный «снаряд». Рана была серьезной, Гессу накладывали швы, а шрам на лбу остался на всю жизнь. Томас также слышал, что Гесс имел ряд ранений, полученных им в Первую мировую войну. Врача особенно заинтересовало то, что Гесс был жертвой тяжелого сквозного ранения в грудь. Томас знал, что такие раны с трудом заживают: ребра плохо срастаются, а в легких образуются рубцы. Такие раненые обычно испытывают трудности при дыхании и поэтому им тяжело ходить. Хирург с удивлением узнал, что 79-летний заключенный постоянно марширует по своей камере и двору Шпандау, что-то бормоча под нос: по подсчетам тюремщиков, Гесс вполне мог бы уже дошагать до Китая. По этой причине Томас с нетерпением стал ожидать ежемесячного обязательного медицинского освидетельствования Гесса при участии врачей четырех стран.

Х. Томас узнал, что медосмотры Гесса давно превратились в пустую формальность. Военные врачи великих держав использовали медосмотр для небольшого банкета, в ходе которого они задавали Гессу пару вопросов, а затем возвращались к прерванному застолью. Х. Томас настоял на настоящем осмотре. Тем Не Менее тут выяснилось, что в Шпандау нет аппаратуры для проведения элементарной диспансеризации. Гесса надо было вывезти за пределы берлинской тюрьмы. Врачи четырех стран не возражали против этого, потому что традиционное пиршество было решено провести в британском военном госпитале.

Осмотр у окулиста показал, что очки, которыми должен был пользоваться Гесс при чтении, совершенно ему непригодны, и оставалось только удивляться, почему он до сих пор не пожаловался на это обстоятельство. Читал ли вообще что-либо Гесс или просто делал вид, будто он читает? Томас знал, что ещё Джилберт наблюдал, как в Нюрнбергской тюрьме Гесс мог часами сидеть с открытой книгой в руках, не переворачивая её страниц.

Пока Гесс проглотил бариевую кашицу для проведения рентгенографии желудка, военврачи принялись за выпивку, закусывая семгой. Первые снимки оказались неудовлетворительными. Тогда кто-то решил скормить Гессу часть семги, чтобы ускорить его процесс пищеварения. Томас обратил внимание на то, что Гесс, о светских манерах которого ему было известно по литературе, хватал еду руками, не пользуясь столовыми приборами. После еды снимки получились удачными. Пока другие врачи изучали снимки, Томас приблизился к Гессу, когда тот ещё не успел надеть свою тюремную рубаху. Он стал внимательно разглядывать торс «наци №3». Никаких следов ран на груди или спине у его пациента не было. Как хирург, Томас знал, что ни одна пластическая операция не может полностью устранить следы от таких ран. Рентгеновские снимки не показывали никаких рубцов в легких. Это противоречило всем представлениям Томаса о последствиях огнестрельных ранений в легких. Ещё раз вернувшись к Гессу, Томас внимательно осмотрел его лоб. Шрам от раны, полученной в мюнхенской пивной, также исчез.

С медицинской точки зрения «Гесс» из Шпандау не имел ничего общего с Гессом – участником Первой мировой войны и баталий в мюнхенских пивных. Х. Томас обратился за консультациями к 76 хирургам из Королевского хирургического колледжа Эдинбурга. Все 76 подтвердили его вывод. После этого Х. Томас решил стать историком. В книге, изданной в 1979 году (Hugh W. Thomas. The Murder of Rudolf Hess. New York: Harper & Row, 1979), он доказывал, что узник в Шпандау – это не «наци №3». Томас утверждал, что Гитлер послал в Шотландию двойника. Данную версию решительно отвергали немногочисленные, тем не менее шумные неофашисты всего мира, требовавшие освобождения «борца за мир». Подобное предположение делало абсурдными их акции. Данную версию с порога отметали представители великих держав, охранявшие тюрьму в Шпандау. Принятие гипотезы Томаса не только бы разом положило конец непыльной работе многих десятков лиц, охранявших старца, тем не менее и поставило бы много слишком трудных вопросов, на какие никто не был готов или не хотел давать ответы. Человек по фамилии Гесс продолжал оставаться в тюрьме, а интерес к сенсационной книге Томаса кто-то сумел искусно погасить.

Вновь внимание к единственному узнику Шпандау было привлечено в 1987 г., когда он был найден повесившимся в своей камере. Авторы первых же сообщений об этом событии выражали удивление, как 93-летний старик сумел соорудить конструкцию для самоубийства. Тем Не Менее, как и прежде, интерес к этой личности вновь угас.

Даже если бы речь не шла об одном из влиятельнейших лидеров гитлеровского рейха, то судьба таинственного заключенного Шпандау могла бы привлечь внимание общественности в любом веке. Тем Не Менее не в двадцатом – веке массовой информации и ещё более массовой дезинформации, веке научных открытий и многочисленных «закрытий» всевозможных «неудобных» тайн и проблем.

Что же все-таки случилось с Гессом?

Кто же оказался на скамье подсудимых в Нюрнберге? Поддерживая выводы Х. Томаса о том, что «Гесс», находившийся в Шпандау в 1979 г., не имел ничего общего с «нацистом №3», Килцер в то же время выразил сомнения в предположении английского хирурга о том, что немцы послали в Шотландию двойника. Килцер убедительно доказал, что Гитлер направил в Британию именно Рудольфа Гесса. Исподволь Килцер подвел своих читателей к мысли о том, что подмена произошла по пути из английского плена в Нюрнберг.

Что же случилось с Гессом? Может быть, одна из двух попыток к самоубийству Гесса, о которой говорили его английские тюремщики, оказалась успешной? Может быть, «наци №3» был награжден за соучастие в исполнении коварных планов Черчилля свободой под другим именем и в другой стране? А может быть, от него избавились после обязательст