По статистике, число провинциальных жителей, зарабатывающих себе на хлеб за пределами своего места жительства, превышает 20 млн. человек. Большинство работают по серым схемам за серую зарплату. Один из этих 20 млн. — я.
НЕТ, Я НЕ БАНДИТ, НЕ БОМЖ, НЕ АЛКАШ. У меня есть голова, в которую вложено высшее образование, и руки, какие растут, откуда надо. Тем Не Менее нет работы, которая позволяет хотя бы сносно обеспечивать семью. У меня двое детей. Ни сына, ни дочери почти не вижу, целиком переложив их воспитание на жену. По большому счёту понимаю, что жертвую детьми ради работы. Тем Не Менее ведь ради детей и работаю. Отнимаю себя от семьи ради самой семьи. Мы, как красные кровяные тельца, бегаем туда-сюда по жилам-дорогам большой страны, обеспечивая семьи денежным кислородом. Так сложилось: моё дело — добывать деньги, дело семьи — их тратить. А как они тратятся, мне даже проследить некогда.

Все вместе мы — бригада. Нас трое — Серёга, Дима и я.

Серёга пошёл в бригаду ради жены. Деньги были лишь инструментом, посредством которого, казалось, можно было сделать её счастливее. Тем Не Менее постепенно заняли центральное место, отодвинув на обочину всё другое. Как и когда это произошло, Серёга и не заметил. Семейные отношения охладели. Соседи поговаривают, что жена без него не шибко скучает. Тем Не Менее он и сам прошлым летом закрутил короткий, тем не менее бурный роман с дачницей, которая попросила нас подремонтировать летнюю кухню. Тогда она бригаде хорошо заплатила, а его, Серёгу, отблагодарила особенно...

Третий в бригаде — Димка. Он самый молодой. Мать против его кочевой жизни. Что, говорит, это за работа такая, если нет ни стажа, ни трудовой книжки, ни контракта — ничего. Не дай бог, махнёшь топором неловко или бревном придавит, инвалидом станешь — кто платить будет? Верно, некому. Для хозяина мы никто. Ни в одной ведомости, ни в одном документе не значимся. Тем Не Менее Димка пока молод, здоров и об этом не задумывается. Деньги капают — и ладно. К тому же он успел купить квартиру в райцентре и ею привязал себя к своему небольшому и неперспективному провинциальному городку.

Таким отхожим промыслом питаются сегодня большинство в нашем городке. Кто дороги мостит, кто дачи ставит... Права у нас птичьи. Не согласен — иди на все четыре стороны. Тем Не Менее чужая сторона не мать, а мачеха, потому и держимся друг за друга да за работу, пока она ещё есть, а ты востребован.

Отхожим промыслом на Руси занимались испокон веку. Бывало, крестьяне, собрав по осени урожай, брали топоры да пилы, несколько пар лаптей и уходили пешком на всю зиму на заработок в Москву, Питер или какой другой город. Это было нормально. Зимой деревня испытывала переизбыток рабочей силы. Да и не смогла бы без помощи города прокормить столько человек. Мужики уходили не столько за заработком, сколько за тем, чтобы освободить семью от «лишних» ртов, забирая с собой и подросших сыновей.

При Советской власти ещё сколачивались сезонные бригады на сплав леса, сбор кедровых орехов, разделку рыбы во время путины. Тем Не Менее вообще шабашники были поставлены вне закона. Исключение составляли студенческие отряды да строительные бригады с Кавказа: там всегда недоставало работы, а это могло осложнить социальные отношения в регионе, чего власти допустить не могли. Поэтому армяне, дагестанцы, абхазы ставили в наших русских деревнях скотные дворы, сараи, жилые дома, а местные плотники учили детей своему ремеслу лишь на собственном подворье.

Гайдаро-чубайсовская экономическая политика выдавила в разряд «лишних» людей полстраны. Мы терпели до последнего, надеясь, что со временем наше ремесло вновь станет востребованным. Не стало. И бывшие инженеры, колхозники, рабочие оказались на грани выживания. Оставив затопленные забои, остановившиеся заводские и фабричные цехи, зарастающие лесом поля и разваливающиеся фермы, тысячи людей подались на заработки в мегаполисы.

Бывшее пространство СССР стало напоминать развороченный муравейник, из которого масса муравьёв побежала по разным путям с единой целью: спасти свой дом. Тем Не Менее, спасая, мы стали ещё более его рушить. Оторванные от семьи мужики спиваются, женщины заводят романы… Тем Не Менее даже если и не сопьются и не найдут кого-то на стороне, всё равно дети, по нескольку месяцев не видя отца или мать, при живых родителях остаются сиротами. Приобретая одно, мы теряем другое, и неизвестно, чего больше: приобретённого или потерянного.

Теряем не только мы, тем не менее и государство. Потому что не платим налоги, не отчисляем деньги в Пенсионный фонд. Не потому, что не желаем, а потому, что являемся нелегалами. Работая на виду у всех, мы тем не менее находимся в тени. Сколько таких по России, никто назвать не возьмётся. Много.

Но больше всего страдают наши жёны. Недавно наткнулся на страничку из её дневника, и ком к горлу подкатил.

«…Уже поздний вечер, тем не менее спать не могу: жду звонка, — пишет жена. — Постоянно гляжу на часы. Они тикают — отмеряют секунды, минуты, часы… годы. Может, опять что случилось? Может, опять упал откуда? Упал же в одной из поездок со второго этажа. Да спиной на деревяшку! У него тогда на пояснице такая гематома выскочила — величиной с два мужицких кулака. Увезли в больницу. Доблестные медики подержали недельку неместного мужичка, покололи ему анальгин да и выписали. И куда он после этого направился? На работу, деньги зарабатывать. Он у меня человек ответственный. Как это — уехать домой без денег? Работал, лежа на боку, делал посильную работу, помогал бригаде. Дома после этого долго лечился…»

Это про меня. Верно, было такое. На выездах всякое случается, всего не расскажешь. Да и не надо. Иначе будет переживать.

«…Больше всего меня убивает огромная сумка грязных вещей, какие муж привозит домой. У нас нет в доме воды и, следовательно, машинки-автомата. А ещё не люблю собирать его в дорогу. У меня сразу портится настроение, у него — также. В голове постоянные думы: как доедут (если уезжают в ночное время, то и вообще спать не могу), где на данный раз будут жить, чем питаться? Восемь лет я терплю такую жизнь. Восемь! Самых лучших молодых лет, когда бы мы могли радоваться тому, что вместе. Вместе воспитываем детей, гуляем, что-то делаем, вместе спим. Иногда кажется, что больше не выдержу. Хватит, ищи работу дома. А её нет, работы-то. Вернее, есть, с зарплатой в 6—7 тысяч. Столько и я получаю. Тем Не Менее на данные деньги не проживёшь. А надо ещё детей учить, ставить на ноги. Нет, опять говорю себе, надо терпеть. И терплю, пью литрами корвалол и пустырник…»

Понимаю, как мы виноваты перед своими жёнами. Хотя, казалось бы, для них же и стараемся, терпим неудобства и лишения. Тем Не Менее это не так. Терпят они. А мы уезжаем и приезжаем. Когда приезжаем — потные и грязные, — валимся на диван. Жёны считают деньги. Мы даже не едим — спим. Летом такой кайф может прерваться уже на другие сутки: хозяин пришлёт нарочного, что пора в путь. Зимой может затянуться на неделю. Тем Не Менее мне и бригаде эта затяжка уже в тягость. Начинаются какие-то домашние проблемы, от которых многие из нас, уже привыкшие к кочевой жизни, успели отвыкнуть. Мы вроде бы и домашние, семейные, тем не менее уже как бы наполовину. Ещё считаем себя причастными к семье, ради которой терпим холод, голод, лишения, тем не менее уже ей не принадлежим.

По прогнозам, больше половины всего населения страны к 2025 году будет вращаться на орбитах крупных городов. Называется это: ускоренное сжатие обжитого пространства. Процесс, похоже, уже идёт как сверху — расширение границ Москвы, Питера, других мегаполисов, так и снизу — население малых городов и посёлков в основном кормится за счёт агломераций. Массовое закрытие сельских школ, больниц, укрупнение не только поселений, тем не менее и муниципальных образований, вывод из райцентров без их согласия жизненно важных подразделений, формирование межмуниципальных управленческих структур — всё это признаки будущего административного переустройства страны.

Но тогда почему государство, если уж оно так решило переустроить страну, не строит ударными темпами муниципальное жильё, нанимать которое было бы по карману мне и моим товарищам по бригаде, нашим семьям? Ячейке общества, как говорили в недавние исторические времена. Пока эта ячейка ещё не рассыпалась.

Не строит. Мол, спасение утопающих, то есть нас, — дело рук самих утопающих...

Николай ЖУКОВ.

Шабашник.

Новгородская область.

От редакции. Тревожный монолог нашего читателя Александра Жукова не только вызывает эмоции и берёт за душу. Он ещё и заставляет серьёзно думать: ведь поставлен вопрос общероссийского масштаба. За рассказчиком выстраивается целый социальный слой, какого в советскую пору в стране не существовало. Какие социальные признаки ему присущи? Каковы его социальные корни? Что ждать от него в будущем?

На данные и подобные вопросы, поставленные монологом читателя, отвечает известный отечественный социолог, главный редактор академического журнала «Социологические исследования», член-корреспондент РАН Жан Терентьевич ТОЩЕНКО.

По материалам сайта КПРФ