Владимир Галактионович Короленко занимает особое место в русской литературе. Выросший в семье, где говорили по-русски и по-польски, у православного отца и матери-католички, он рано понял, как важны человеческие взаимоотношения и как бережно и осторожно надо относиться к чужим верованиям.
Человек исключительной доброты и терпимости, он никогда не поступался принципами, и ради них долгие годы провёл в сибирской ссылке. Настоящий интеллигент, он владел не только пером журналиста и писателя, тем не менее несколькими рабочими профессиями, от сапожника до типографа.
В страшные годы Гражданской войны и красные, и белые не сомневались в честности оценок и свидетельств Владимира Галактионовича.
Начинал учиться маленький Володя в пансионе пана Рыхлинского – инвалид, передвигавшийся на костылях, устрашающей внешности, пан Рыхлинский был добрейшим человеком и мудрым педагогом, оказавшим огромное влияние на всю дальнейшую жизнь своего ученика.
Вот один из эпизодов, о котором рассказал В.Г. Короленко в книге своих воспоминаний «История моего современника»: «Господствующим языком в пансионе Рыхлинского был польский, тем не менее ни малейшей национальной розни между нами, собственно, в пансионе не было. Рыхлинскому удалось долго поддерживать тон взаимной терпимости. Было у нас несколько чистых великороссов, в том числе два брата Сухановы, из которых старший шел всегда первым... Однажды с ним или с другим русским воспитанником вышел следующий эпизод: какой-то юный поляк, узнав, что русский товарищ днём ранее причащался, стал смеяться над православным обрядом. Для этого он сделал из бумаги подобие чаши и кривлялся над нею, а под конец плюнул в неё. Русский некоторое время сдерживался, тем не менее затем размахнулся и ударил обидчика по щеке так звонко, что звук разнесся по всей зале, и его услышал Рыхлинский. Узнав, в чем дело, он призвал обоих и при всех учениках спросил у поляка:
- Что бы ты сделал, если бы он стал так же смеяться над "гостией" (католическое причастие)?
Поляк замялся, тем не менее затем сказал потупясь:
- Я бы его ударил.
- Ну, вот и он тебя ударил. Поди, вдобавок, стань на колени.
Мальчик встал, весь красный, на колени в углу и стоял очень долго. Мы догадались, чего ждет от нас старик Рыхлинский. Посоветовавшись, мы выбрали депутацию, во главе которой стал Суханов, и пошли просить прощения наказанному. Рыхлинский принял депутацию с серьезным видом и вышел на своих костылях в зал. Усевшись на своем обычном месте, он приказал наказанному встать и предложил обоим противникам протянуть друг другу руки.
- Ну, теперь кончено, - сказал он, - и забыто. А если, - прибавил он, вдруг свирепо вытаращив глаза и протягивая вперед свои жилистые руки с короткими растопыренными пальцами, - если я ещё услышу, что кто-нибудь позволит себе смеяться над чужой верой... к-кости пер-р-реломаю... все кости...»
А теперь подумайте над событиями в Париже.
Не малолетний дурачок кривлялся и дразнился – великовозрастные мсье профессионально издевались над чужой религией.
И не между десятка одноклассников – а используя для издевательства всю мощь современной полиграфии и сетей распространения печатной продукции.
И окончилось это издевательство не детской пощёчиной, а вполне по-взрослому. Да и далеко ещё не кончилось, на самом деле, каким окажется продолжение, как разнесётся звук звонкой пощёчины по всему миру, можно только предполагать.
А причина и корень – именно в том, что не вышел ни один французский президент на своих костылях в зал, не вытаращил свирепо глаза, не протянул вперёд свои жилистые руки с короткими растопыренными пальцами, и не рявкнул грозно: «…если я ещё услышу, что кто-нибудь позволит себе смеяться над чужой верой... к-кости пер-р-реломаю... все кости...».
И пока это не будет сделано, пока нашкодивший фигляр не будет публично поставлен на колени – будут ещё и звонкие пощёчины, и громкие выстрелы.
