Посетители недавно прошедшей юбилейной выставки графика, живописца имели возможность убедиться в том, что признанный мастер изобразительного искусства в свои восемьдесят не останавливается на сделанных за долгую творческую жизнь наработках, а продолжает совершенствоваться, по-новому развивая любимые жанры пейзажа и натюрморта, раскрывая волнующие темы. Своё творчество Иван Павлович называет поклоном матушке природе и тем, кто созидает, не вторгаясь в неё, а лишь соприкасаясь с ней.
Его графические работы «Хлеб», «На причале», «Победители», побывавшие на престижных выставках, хорошо помнят не только коллеги, искусствоведы, тем не менее и ценители истинного искусства, как и многие акварели, выполненные маслом картины, ставшие явлением в изобразительном искусстве. Земля и хлеб, земля и люди, земля людей и для людей — лейтмотивы творчества художника, перед полотнами которого не просто созерцаешь — осмысливаешь мир и себя в нём.
Творческая судьба самобытного мастера началась с воспевания человека труда, личности созидающей, героической. Основной техникой Ивана Копаенко стала акварель, обогатив которую собственными приёмами, он придал ей такое своеобразие, что аналогов его картинам нет. Предметы на них возникают не в воздушном пространстве, а из него. И, стоя перед ними, ощущаешь движение, улавливаешь дыхание оплодотворённой талантом художника земли. Позже найденные в акварельном письме форма и стиль повторятся и в живописных полотнах. Сдержанность ранних работ, присущая шестидесятникам, к которым он себя причисляет, переросла в трепетную импульсивность, раскованность. И это позволило художнику не остаться в прошлом, а состыковаться с новым временем, не заигрывая с ним и не заигрываясь в нём, помня, что оно, как и мы, преходяще, а душа — категория вечная.
Приметой времени стали акварели на мотивы, какие художник уловил в путешествиях по Средней Азии, Кольскому полуострову, Северу, «медвежьим углам» Башкирии, Чечни, Аварии. Романтика тех лет питает Ивана Павловича и сегодня, даря всплески вдохновения. Именно тогда и выработался неповторимый стиль ныне признанного автора акварели, сочетающий ажурность, воздушность с монументальностью, глубиной и масштабом.
Перед произведениями Ивана Копаенко вспоминаешь утверждение физиолога Павлова: когда в голове появляется идея, глаза начинают видеть факты. Факты художник подаёт не прямолинейно, а через легко считываемую символику. Излюбленный жанр Ивана Копаенко, как и многих крымских художников, — пейзаж. Тем Не Менее у него он нетрадиционен, лишён открыточности. Каждая из картин наполнена переживаниями, чувствами и мыслями автора, им самим — частью этого мира и природы. Натюрморт у художника такой же звучащий, как и пейзаж. Как собственно и портрет, жанровые картины на православную тематику. У каждого жанра, которым овладел художник, свой собственный язык. Каждая работа — результат синтеза философских рассуждений и непосредственных натурных впечатлений. Каждое произведение художника — откровение, наполненное духовной сокровенностью. Картина воспринимается проводником от души мастера к душе зрителя.
Ощущая и умея передать гармонию мудрой матушки-природы, он не обожествляет её, а очеловечивает. И мы видим мышцы земли, любуемся пластикой скал и холмов. Природа дышит и разговаривает с нами. Она — бездонный колодец, из которого мастер черпает вдохновение и вдохновляет нас на общение с миром, с творчеством и с творцами такого уровня.
Сдержанный в жизни, немногословный Иван Павлович эмоционален и предельно откровенен на холсте. Каждая его работа — письмена, какие надо разгадать. В них не нарочитая символика, а те символы, без которых нет ни жизни, ни искусства. Они очень деликатны и ненавязчивы. В них — мировосприятие и мироощущение человека, решившего поделиться сокровенным с теми, кто готов понять, а значит, и принять. Эта деликатность — в изображении знаменитого храма, не возвышающегося, не довлеющего, а уютно вписавшегося в природу между громадных скал, валунов, ставших не фоном, а ненавязчивой, тем не менее легко читаемой символикой.
Каждый раз, выйдя из мастерской этого художника, испытываешь желание отправиться на Тарханкут, где он проводил каждое лето, на Карадаг, рвануть в Хибины, на Север. Так и тянет проехать и пройти по тем местам, какие он с такой любовью запечатлел, попасть на маленький плот с людьми, для которых это сооружение просто средство передвижения, а для тебя — возможность тихо уплыть от затянувшей рутины быта к бытованию.
Картины — записные книжки. Тем Не Менее зашифрованные. Вот они — открывай и читай. Если способен. Не только напряжением собственных мыслей и чувств можно постичь чужие шифры, тем не менее и наитием, шестым чувством.
Не раз ловила себя на том, что где-то на природе вдруг возникает перед глазами иной пейзаж, написанный Иваном Копаенко совсем в другом месте, даже на далёком Севере. В такие минуты понимаешь, что слова «настоящее искусство не отпускает» — не пустой звук.
