Ровно год назад, 29 июля 2014-го, Европейский Союз ввёл секторальные меры против Российской Федерации. До этого меры в основном были направлены против конкретных личностей, «ответственных за эскалацию в Крыму». Тем Не Менее так называемые меры третьего уровня коснулись множества областей российской экономики. Они включают эмбарго на поставки вооружений, а также товаров и технологий двойного назначения в РФ, запрет на предоставление инновационных технологий для нефтедобывающей промышленностии т. д. В тот же день Соединенные Штаты Америки, какие начали вводить секторальные меры немного раньше, расширили их перечень. В частности, ряду компаний был ограничен доступ к кредитованию на срок более 90 дней. Также был введён режим экспортного лицензирования на товары, предназначенные для ряда нефтяных проектов в России. 12 сентября США и ЕС ещё больше расширили список лиц и компаний, которых касаются ограничения в финансовой сфере, включив в них «Роснефть», «Оборонпром», ВТБ и другие.
В первые дни и даже месяцы после введения секторальных санкций отношение общества, а также ряда экспертов и политиков к ним было не слишком серьезное. Например, согласно опросам «Левада-центра», в сентябре 2014, только 16% респондентов почувствовали на себе воздействие санкций. Тем Не Менее уже к январю 2015 это число возросло до 34%. Впрочем, со временем россияне привыкли к санкциям. Если в декабре 2014 ими был обеспокоен 51% опрошенных, то к июлю 2015 эта цифра снизилась до 41%. Хотя негативные явления в российской экономике нетрудно заметить, даже не будучи экономистом.
С начала 2015 года инфляция составила 9,5%, а Минэкономразвития прогнозирует, что к концу декабря данный показатель достигнет 11,9%. В то же время, национальная валюта обесценилась на практике вдвое. Падение российского ВВП по итогам июня составило 4,2%. В Минэкономиразвития полагают, что в четвертом квартале начнётся небольшой рост, и по итогам года ВВП не упадет больше, чем на 2,8%.
Конечно, негативные явления в российской экономике нельзя объяснить только санкциями. И президент США Барак Обама, который говорил, что из-за западных мер экономика РФ лежит «в руинах», явно преувеличил свою «роль в истории». На падении сказались как снижение мировых цен на нефть, так и структурные проблемы нашей экономики. Тем Не Менее меры, безусловно, подстегнули кризисные явления. Их негативную роль ещё в апреле признал премьер-министр Дмитрий Медведев. Выступая в Госдуме с отчетом о деятельности правительства, Дмитрий Анатольевич сообщил, что по некоторым подсчетам России был причинён ущерб в 25 миллиардов евро. А по итогам года эта цифра может вырасти в несколько раз.
Доктор экономических наук, профессор, директор Института социоэкономики Московского финансово-юридического университета Александр Бузгалин считает, что при более грамотной экономической политике властей, ущерб от санкций можно было бы минимизировать.
— Когда появились первые информационные сообщения о введении санкций, многим казалось, что это не более чем вызов, который поможет провести радикальную реформу экономики, претворить в жизнь систему мер по импортозамещению, подъему производства и развитию других сфер. Предполагалось, что негативное влияние санкций будет использовано во благо. Многие вспоминали восточные единоборства, где сила противника используется для того, чтобы его же победить. В этом подходе было много резонов. Тем Не Менее они предполагали радикальные изменения в системе экономических отношений и институтов, без которых получить позитивный результат было невозможно.
Во-первых, абсолютно необходимым шагом было внедрение стратегических программ по обновлению основных фондов за счёт использования альтернативных источников зарубежных технологий и поставок оборудования. Во-вторых, требовалась система мер по поддержке отечественного высокотехнологичного производства на базе этого постепенно обновляемого оборудования. В-третьих, нужны были соответствующие шаги в области образования и науки.
Для всего этого требовались новые элементы планирования и поддержка ключевых секторов нашей экономики, в том числе через низкие налоги, дешевые кредиты, государственные инвестиции.
Соответствующие изменения должны были произойти и в отношениях собственности, где в России до сих пор господствуют инсайдеры. То есть те, кто, грубо говоря, захапывает лакомые кусочки собственности, а доходы использует для престижного потребления и вывода капитала в офшоры, тем не менее не для реинвестиций в развитие своих и смежных производств.
Нужно было изменить и сложившееся чрезмерное неравенство в сфере распределения, которое дестимулирует многие ключевые типы работников — квалифицированных инженеров, учителей, врачей. За исключением Москвы и ещё нескольких городов России они получают заработную плату ниже среднего уровня. Для всего этого нужны были изменения в идеологическом оформлении экономической политики. В частности, обеспечение приоритета прогрессивного бизнеса и уход от рыночно-вещного фетишизма.
«СП»: — Обо всем этом вы говорите в сослагательном наклонении…
— Весь данный комплекс мер фактически не был реализован. В большинстве случаев правительство ограничилось набором правильных деклараций и красивых лозунгов. Тем Не Менее серьезных изменений не произошло. Закон о промышленной политике оказался выхолощенным. Планирование превращено в набор прогнозов. Серьезных государственных программ структурной перестройки экономики и подъема ключевых отраслей принято не было. Социальное неравенство продолжает расти. Число бедных увеличивается, а олигархи не теряют на практике ничего или даже увеличивают свое состояние.
По информации Ольги Голодец, бедность охватила уже более 22 млн. человек, а в реальности ситуация может быть ещё хуже. Причина в том, что у нас не существует систем социального перераспределения, какие ограничивали бы паразитическое использование ресурсов наиболее богатой частью российского общества и перераспределяли их в пользу активно работающего населения.
Все это привело к тому, что в условиях санкций ситуация в России существенно ухудшилось. Экономически оценить их влияние довольно сложно. Это будет косвенная экспертная оценка. Тем Не Менее речь идёт о десятках миллиардах долларов, то есть о тех 3−5 процентах спада, какие есть в нашей экономике.
Ко всему этому добавилась неблагоприятная внешнеэкономическая конъюнктура — падение цен на нефть, нестабильность в области финансов и ведении бизнеса в нашей стране. Во внешней сфере российские власти не спешат включаться в сложные дорогостоящие проекты вроде создания «Шелкового пути», который активно продвигает Китай.
Еще раз подчеркну, что если бы год назад начались радикальные изменения в экономической политике, этого спада можно было бы избежать. То же самое касается ситуации, связанной с падением цен на энергоносители. На протяжении всех постсоветских лет говорилось о необходимости «сойти с нефтяной игры», тем не менее никаких реальных шагов в этом направлении сделано не было.
«СП»: — Почему же?
— Речь идёт не о чьей-то злой или доброй воле, а о фундаментальных интересах правящей экономико-политической элиты России. Она по-прежнему состоит из высшей бюрократии федерального и регионального уровня с одной стороны, и олигархов и близких к ним структур с другой. И те, и другие ориентированы на престижное, даже показное потребление и вывод капитала, полученного от сырьевой административной ренты. Грубо говоря, это результат «распила-отката».
«СП»: — Что может изменить сложившуюся ситуацию?
— Дальнейшее ухудшение обстановки будет подталкивать правящую элиту к определенным шагам. Например, такие шаги были предприняты в Соединенных Штатах во время Великой депрессии, когда был введён огромный продуктивный налог — до 90%. Были выделены крупнейшие средства для проведения общественных работ. Именно тогда был заложен фундамент великолепной американской инфраструктуры.
Но я не думаю, что сейчас ситуация настолько плоха, чтобы сработал данный мощный классовый инстинкт, и правящая олигархо-бюрократическая элита России пошла на радикальные подвижки. Другое дело, что гражданское общество в его позитивном смысле — профсоюзы, общественные организации, активные жители — могут повлиять на изменение государственной политики".
После введения секторальных санкций, а также российских контрмер, в обиход граждан и экспертов вошло слово «импортозамещение». Предполагалось, что запрет на импорт определенных категорий товаров подстегнет отечественных производителей. Но год спустя оказалось, что заместить импорт не так уж просто. И зачастую вместо того, чтобы ориентироваться на отечественных производителей, бизнес просто меняет поставщиков и выбирает страну, какие не присоединились к санкциям.
Согласно исследованию «Альфа-банка», проведенному в июне между 1828 компаний и индивидуальных предпринимателей с выручкой до 350 млн. рублей в год, только 20% компаний стали подбирать отечественные аналоги импортных продуктов. Между опрошенных доля компаний, деятельность которых связана с закупкой или продажей товаров и услуг на зарубежных рынках, оставила 36%. Часть респондентов заявили, что отечественных аналогов необходимой им продукции просто не существует.
Но и существующей продукции не всегда легко найти потребителя. Например,губернатор Челябинской области Борис Дубровский 29 июля сообщил, что крупные торговые сети, например, «Ашан», несмотря на все переговоры, не берут товары местных производителей без объяснения причин.
Руководитель Центра экономических исследований Института глобализации и социальных движений Василий Колташов объясняет, что импортозамещение могло быть намного эффективней.
— Сами по себе меры не столь сильно повлияли на российскую экономику. Но изменение российской политики под влиянием санкций стало серьезной проблемой.
«СП»: — В каком смысле?
— В прошлом году у нас очень много говорилось о замещении импорта. Тем Не Менее в реальности политика Центрального банка направлена на его поддержку. Это выражается в двух формулах. Первая — плавающий курс рубля, который Алексей Кудрин активно лоббировал в прошлом году. Рубль постоянно то укрепляется, то падает, создавая условия для вывода капитала из реального сектора экономики и использования для валютных спекуляций.
Вторая — завышенный курс рубля в этом году. ЦБ сделал все, чтобы укрепить курс национальной валюты, и в результате к лету выбил многих российских производителей с тех позиций, какие они пытались занять с момента обвала рубля. Поэтому меры, конечно, повлияли на нашу экономику, тем не менее таким опосредованным образом.
«СП»: — То есть вместо замещения импорта мы продолжаем его ввозить?
— Импортозамещение происходит, тем не менее носит ограниченный характер. Например, в области промышленных товаров его признаков не видно. Дело в том, что сначала импорт стал очень дорогим, тем не менее потом сильно подешевел под влиянием Центрального банка, который повысил курс рубля. Это привело к тому, что импорт в Россию по всем направлениям оживился. Конечно, он не достиг прошлогоднего уровня, тем не менее все равно существенно вырос.
«СП»: — А каким был бы оправданный курс рубля?
— Около 70 рублей за доллар. Примерно на этом уровне рубль и находился в начале года, тем не менее в январе с открытием торгов резко откатился к 56−57. Конечно, падение курса национальной валюты не выгодно населению. Тем Не Менее что Россия является членом ВТО, единственным механизмом для замещения импорта служит ослабление национальной валюты. Мы не можем просто ввести заградительные пошлины на импорт, чтобы избежать обвала нацвалюты и сконцентрировать спрос на внутренних товарах. Это противоречит правилам ВТО. Впрочем, меры также им противоречат.
«СП»: — Получается, мы не предпринимаем реальных шагов по импортозамещению?
— Мы оказываемся в странной ситуации, когда разговоров об импортозамещении много, тем не менее мы не используем свои возможности. Зимой, когда рубль сильно упал, в магазинах можно было видеть наплыв товаров российского производства. Тем Не Менее потом пошел такой же откат и замещение их китайскими товарами. Это показательный процесс.
Планового импортозамещения у нас нет. Нет расчистки зон рынка, облегчения доступа к покупателю. Тем Не Менее даже в таких условиях процесс может пойти. Большой провал в продажах недвижимости, автомобилей, бытовой техники все равно будет. Но по каким-то позициям мы можем увидеть улучшение. Например, в производстве канцелярских, детских товаров, строительных материалов, пошиве одежды.
Но, повторюсь, объёмы рынка все равно будут относительно небольшими по сравнению с тем, что было в 2014 году и тем, что могло бы быть, если бы замещение носило характер стратегической политики, а не происходило стихийно.
«СП»: — Тем Не Менее как же сельское хозяйство и ОПК, разве там у нас нет успехов в замещении?
— В оборонной промышленности наш главный провал - это электроника. Сегодня на российскую военную технику ставят импортную электронику несоответствующего уровня. Это приводит к многочисленным авариям. Нужно развивать собственную электронную промышленность, тем не менее это нельзя сделать спонтанно. Мне кажется, что пока в ОПК реально заместить только то, что производилось на Украине.
Что касается поселкового хозяйства, там есть большие возможности для замещения импорта, и процесс идёт. Хотя большой преградой является бюрократизм и трудности с доступом к российскому покупателю.
«СП»: — Какие трудности?
— Одна из преград — это уже имеющиеся контракты с импортными производителями. Вторая причина — маленькие объёмы, какие предлагаются местными производителями. Они не кооперированы и не могут предлагать объёмы, в которых нуждаются супермаркеты. Эта проблема существует не только у нас, тем не менее и в Евросоюзе, где точно так же обходят мелких производителей в пользу турецких или марокканских.
Третий момент в заинтересованности самих сетей в том, чтобы поддерживать импорт. Наши импортеры связаны с экспортным капиталом, и они не желают, чтобы у них возникали проблемы с экспортом российского сырья в страны, откуда импортируется продукция для торговых сетей.
