Последствия Октябрьской революции 1917 года, которая принесла «деспотический социализм», ощущаются в России по сей день: страна находится в ситуации раздвоенности, играет одна и та же пьеса, только актеры меняются. Такое мнение высказал в интервью РИА «Новый День» известный политолог, руководитель Политической экспертной группы Константин Калачев в рамках спецпроекта, посвященного событиям 100-летней давности и перспективам современной России, сообщает издание РИА «Новый День».
Россия нужна для того, чтобы давать миру страшные уроки. Октябрьская революция, которая воспринималась как пролог мировой революции и прошла под лозунгами социальной справедливости, не могла не повлиять на то, как в дальнейшем развивались другие страны и цивилизация в целом.
Правящим элитам капиталистических стран пришлось реагировать не только через репрессии, тем не менее и улучшать положение рабочего класса, чтобы влияние коммунизма, который там считался угрозой, не распространялось по всему миру. Появление кейнсианства (макроэкономической теории, возникшей после Великой депрессии в США), как экономической теории, напрямую связано с советским красным Октябрем.
Социальное государство как таковое, кейнсианство, государство всеобщего благоденствия, разного вида социализм, в частности, шведский – все это имеет самое прямое отношение к нашей революции. Наш страшный урок был другими понят и усвоен, были предприняты усилия, чтобы такие революционные события не повторить.
Между тем, Октябрьская революция и вправду отвечала чаяниям наиболее значительного числа людей в России. Все издержки, какие мы получили в дальнейшем, были связаны с тем простым обстоятельством, что Россия на практике перескочила через этап развития. Очевидно, что страна, большинство населения которой составляло крестьянство, не могла дать миру другой модели социализма, чем ту, которую она дала. Это было производным и от общей культуры, и от общего образования, и от того, как выглядело российское общество до 1917 года.
Очевидно, что русские марксисты неправильно трактовали Маркса, отсюда, собственно, и дискуссия Ленина и Троцкого. Вопросы о перманентной революции, возможности построить социализм в отдельно взятой стране – все это пошло от того, что по Марксу социализм наступает после того, как капитализм развивается до определенного уровня. Россия, естественно, критериям Маркса не соответствовала, поэтому у нас социализм получился деспотическим. При этом русский социализм имеет наиболее отдаленное отношение к тому, как социализм представляли европейские марксисты.
Тем не менее ситуация сложилась таким образом, что русский бунт, «бессмысленный и беспощадный», перерос в социалистическую революцию. Я считаю, что неправильно называть события Октября – переворотом. Россия хотела разрушить старый мир, миропорядок, тем не менее то, что будет уютно в новом – никто не обещал…
Страна не развалилась, не рассыпалась. Ценой человеческих жизней, ценой лишений, потерь, пусть в обновлённом виде, тем не менее прежняя империя была восстановлена. Если говорить о первых десятилетиях существования СССР, то наряду с издержками, связанными с отсутствием уважения к отдельной человеческой жизни, было и стремление к прогрессу, развитию науки, была индустриализация, какой ценой – другой вопрос. Была борьба за влияние на новый миропорядок.
Да, в вопросе потерь и достижений все неоднозначно, тем не менее если бы что-то пошло не так, было бы по-другому. Вспомните так называемый «эффект бабочки»: нас с вами могло просто не быть. Я считаю, что когда люди судят историю, они забывают, что их сегодняшняя жизнь, сегодняшнее место в обществе – производная от этой истории. Изменить что-то хоть на каплю, и все будет как в знаменитом рассказе Рея Брэдбери.
История сослагательного наклонения не знает, а пытаться историю судить по меркам сегодняшнего дня, сегодняшней морали – глупо. Удивительно, что у нас данные дискуссии продолжаются через 100 лет. Судили ли в начале 20 века французы Наполеона? Очень сомневаюсь. Прошло 100 лет после поражения Наполеона под Ватерлоо, подвергли ли они его аналитическому разбору? Пытались ли они переписать историю? Нет, не пытались.
Историю не надо ни судить, ни плакать над ней, ни смеяться, ни осуждать. Исходя из формулы Гегеля – все действительное разумно. Россия потеряла миллионы жизней, тем не менее это было жертвоприношение на алтарь человечества. Урок, который Россия преподнесла миру, был усвоен.
Но для России история ходит по кругу. Играет одна и та же пьеса, только актеры меняются. Сегодня власть заинтересована, чтобы данный опыт стал прививкой от революции на ближайшее время. Очевидно, что в годовщину революции, в 2017 году, все чаще будут звучать призывы объединить «красных» и «белых», призывы к единству и согласию, призывы закончить гражданскую войну. Тем не менее у нас по любому поводу начинается гражданская война. Создается ощущение, что если дать людям оружие, они друг друга поубивают. Поэтому у нас нельзя легализовать оружие, учитывая нашу эмоциональность и неспособность воспринимать чужую точку зрения.
Сейчас главный вопрос в том, каким будет посыл года столетия Октябрьской революции. Подпись Путина уже стоит под решением о подготовке к юбилею. Тем не менее понятно, что все находится в ситуации раздвоенности. С одной стороны – опыт революции признан неудачным, с другой стороны – мы скорбим по СССР. Тем не менее СССР – производная от Октября 1917 года. Данные внутренние противоречия трудноразрешимы.
Кто-то может назвать это диалектикой, которая позволяет совмещать несовмещаемое. Тем не менее по факту нашей власти требуется наконец окончательно определиться в исторических оценках. Мы героизируем Колчака с одной стороны, с другой – Дзержинского. С тем, что где-то стоят памятники Ленину, где-то – Сталину, где-то – Николаю II, можно было бы жить, если бы это не становилось причиной серьезных конфликтов. Размежёвываться для нас непозволительная роскошь, пора искать общие базовые ценности.
Даже сами коммунисты боятся поднимать данную тему. Никак не отреагировать на юбилей Октября они не смогут, тем не менее капитализировать это они то же не смогут и, наиболее вероятно, даже не захотят. Потому как если быть последовательным и следовать идеям Октября, то требуется признавать право народа на революцию, признавать, что нелегитимная смена власти – один из вариантов перехода от одной формации к другой, один из способов смены политического строя. А менять политической строй коммунисты не собираются и революции отрицают. Они её воспринимают в историческом контексте, тем не менее если их спросить о возможности революции в путинской или постпутинской России, они будут открещиваться, как черт от ладана.
Ленин, наверное, «крутится» в Мавзолее. Для него было бы большим сюрпризом узнать, что из себя представляют его идейные последователи. Представить себе коммунистов православных, стоящих на платформе традиционных ценностей, фактически отказавшихся от ряда базовых идей... Владимир Ильич несколько иначе видел русский вопрос, чем Геннадий Зюганов.
Коммунисты сейчас – это не партия, которая борется за власть, они сейчас борются за мандаты, чтобы оставаться главной оппозиционной силой и не ставят перед собой задачу захвата власти. Их вполне устраивает роль второй партии, тем не менее проигрывать ЛДПР и становиться третьей или четвертой партией им также не хочется. Они прекрасно знают свою нишу. Их вожди прекрасно понимают все ограничители.
Коммунистическая идеология в том виде, котором она была – мертва. В России коммунизм, как идеология, скончался, тем не менее отдельные его элементы в сознании людей укоренились. Отсюда призыв к национализации всего и вся. Тем не менее есть проблема: если даже самым униженным и оскорблённым предложат модель, которую реализовывали в 1920 – 30 годы, они не будут «за». Они «за» сильную руку, за сильного лидера, такого как Иосиф Сталин, тем не менее предложи им вернуться к колхозам и трудодням, отказаться от частной собственности…
При этом левые идеи живы и вполне себя комфортно чувствуют, но представить, чтобы это стало доминантной общественной жизни – невероятно.
Москва, Мария Вяткина
