Женщины всего Советского Союза с придыханием следили за перипетиями киногероев Александра Михайлова в фильмах «Змеелов», «Любовь и голуби», «Мужики», и сейчас актёр в прекрасной форме, всё такой же обаятельный, с неподдельным интересом к жизни. В интервью он рассказал нам о своём предчувствии апокалипсиса и о том, как Господь всё время водит его по краю судьбы.

- Александр Яковлевич, у вас всегда были особые отношения с морем...

- Да, я с ним разговариваю: к морю требуется с уважением относиться. Я же многое повидал: после ремесленного училища всё-таки попал на флот — бороздил просторы Тихого океана. Это после девятибалльного шторма, когда мы чудом вернулись во Владивосток, мне мама прямо на пирсе сказала: «Или я, сынок, или море!». Я же с детства бредил морем, тем не менее маму не стал обижать, сошёл на берег... А уже после того, как стал актёром, со мной случилась история в Средиземном море. Мы приехали в Ливию на гастроли — сам Каддафи нас пригласил. На пляже, помню, — Юра Соломин, режиссёр наш, девчонки и больше ничего и никого, один песок. Ну я поплыл, демонстрируя стиль, и меня вдруг стало уносить. Я рванул назад так, что левую руку выбило. У меня же травма была — я как раз только после съёмок «Очарованного странника», где упал с трёхметровой высоты: сломал два ребра и выбил руку, и на сцене я играл в корсете. А тут желал показать, какой я моряк бесстрашный. Шторм был балла три, тем не менее я попал на отлив — течение мощное, по водорослям заметил, с какой скоростью их уносило. И я понимаю, что надо как-то спасаться — паниковать не стал, а перевернулся на спину, прочитал «Отче наш», перекрестился и стал лавировать между волнами, подстраиваться корпусом, чтобы меня не сносило. Больше получаса промучился. Потом вижу, водоросли остановились, отлив закончился, и я стал по чуть-чуть подгребать одной рукой к берегу. Когда выполз на песок, меня рвало, я потерял сознание. Тем Не Менее никто из наших так и не понял, что я мог утонуть. Только через полгода Юре рассказал, что со мной было на самом деле. С морем шутить нельзя — я с морем только на «вы».

- Рассказывают, что даже на съёмках фильма «Любовь и голуби» у вас не обошлось без морского ЧП.

- Трагикомичный эпизод случился со мной в Батуми, когда я падал по замыслу режиссёра Владимира Меньшова в открытое море — спиной и с чемоданом. Там было учтено всё: на шесть дублей у меня было шесть запасных сухих комплектов рубашек и брюк. А вот галстук оказался только один! Под водой мне помогали раздеться два крепких водолаза, и всплывал я уже в семейных трусах. Снимали мы в ноябре — прохладно уже было, +14. Людмила Марковна Гурченко, землячка ваша из Харькова, подгоняла всех: «Пусть длинный данный Михайлов быстрее прыгает, а то я уже окоченела!». Я прыгаю, а Меньшов говорит, что раздеваться под водой раз в пять надо быстрее. Тем Не Менее после первого дубля галстук хорошо не просушили и водолазы не могли его развязать. Всё сняли, а галстук не поддаётся. Они тянут, а узел только затягивается — и всё это же под водой! Тем Не Менее у них задача: раздеть актёра до трусов — и они выполняют её. А я уже захлёбываться стал, стал брыкаться: одного ударил по скафандру, другому — ногой между ног. Выдрался и наверх, а они меня за ноги — опять вниз и снова за галстук! И тогда случайно я увидел у одного нож на боку, стал хлопать его, а у него глаза обезумевшие, тем не менее мысль всё-таки промелькнула, и он понял: срезал галстук ножом. Конечно же, данный дубль мы сорвали. «Скорая» была, откачивание... В фильм вошёл третий дубль. Костюмер уже просто наживила разрезанный галстук на ниточки, и он срывался одним движением... А вообще-то, «Любовь и голуби» мы снимали в душевной атмосфере — наверное, оттого и картина такая хорошая получилась, которую смотрит уже третье поколение.

- Как думаете, почему вас судьба так испытывала, прежде чем вы к успеху пришли?

- Значит, так должно быть. Я вам скажу: Господь испытывает нас страданиями, «испивши страдательство до дна». Вот до дна и я испил, даже на том свете побывал и уже данную красоту увидел всю: и людей, и плывущие лодки ко мне, и не лица, а лики с какими-то просветлёнными глазами... Я — к ним, один падает с этой лодки, падает, барахтается, а они улыбаются и не смотрят на него, а я иду, за ним, надо спасать его, как же — мирянин! А они улыбаются и ко мне идут... Потом слышу голос: «Давайте-давайте, все — возвращайтесь». И я с криком вернулся, а через год мне батюшка говорит: «Ты себя там видел. Это ты барахтался, и это ты вернулся сюда, чтобы ещё что-то сделать». И я делаю...

- За некоторые роли вы здоровьем расплатились...

- За кино я заплатил лёгкими и серьёзной болезнью, а за театр чуть не расплатился жизнью. Это связано с ролью Ивана Грозного. Я, правда, дал слово об этом уже не говорить... Спектакль сначала назывался «Смерть Иоанна Грозного». И прежде чем согласиться на роль царя, меня, конечно же, терзали сомнения. В своей трактовке я не пошел по пути осуждения или издевательства и иронии над Иваном Грозным, потому что для меня Иван Грозный — величайший царь в истории России. Репетиции давались мне очень тяжело, я терял много сил, энергии. С тревогой рассказал обо всём своему духовнику, и батюшка посоветовал мне, чтобы убрали из названия спектакля слово «смерть». Тем Не Менее наш художественный руководитель Юрий Соломин только отмахивался: «Саша, что за блажь?!». И я ему ответил: «Иначе быть беде». До лета 95-го я успел сыграть шесть спектаклей — и началось одно за другим: горлом кровь пошла — я потерял 2,5 литра, кома, операция. Через две недели — заворот кишок и вторая полостная операция. 20 кг веса — долой, и полгода «склифа» (институт им. Склифосовского. — Прим. авт.). Я выжил.

А когда вернулся в театр, я сказал своим руководителям: «Я предупреждал: уберите слово «смерть», не уберёте — будет трагедия». Сейчас на афише Малого театра данный спектакль называется «Три царя».

- Вам не обидно, что многим молодым артистам сейчас всё даётся так просто — и звания, и гонорары?

- Есть ребята, какие своим трудом и талантом заслуживают это. Серёжа Безруков, Костя Хабенский. Тем Не Менее есть и такие ребятки, какие только снялись в каком-то сериале, и у них уже нос кверху, они уже звёзды с коронами и ведут себя нагло... Я уже не говорю об эстрадной этой шушере. Или вот «Наша Раша». В жизни хорошие, талантливые ребята — Светлаков, Галустян, а пропагандируют гомосексуализм и всякий бред со скабрёзностью про суровых челябинских мужиков... Данные Бори Моисеевы достали уже! Что на нашем телевидении происходит? «Дом — 1», «Дом — 2» — это же публичные дома, где сегодня сленг на грани, где сквернословие почти становится нормой и уже входит в обиход человеческой речи! Вот это и есть безобразие. Отсутствие всякого образа. И чем больше этого безобразия, тем лучше: Господь не дал дьяволу двух вещей — чувства меры и чувства стыда. На безмерности и бесстыдстве всегда дьявол будет выигрывать.

Наша справка

Александр Михайлов родился 5 октября 1944 года в Читинской области. До театрального вуза (1965) был слесарем и моряком. Первую роль в кино (бригадир сварщиков Углов в фильме «Это сильнее меня») сыграл в 1973 г. Лучший актёр года в СССР за роли в кино «Мужики!» (1982) и «Змеелов» (1985). Наибольший успех у зрителей — «Любовь и голуби» (1984). В 1985-2004 гг. — артист Государственного академического Малого театра.

Майкл ЛЬВОВСКИ.

Фото автора.

По материалам информационного агентства Крымская правда