О самых актуальных проблемах Иркутской области и способах их решения — в интервью с парламентарием.
13 ноября, IrkutskMedia. Депутат Государственной Думы РФ (КПРФ) от Иркутской области, член совета по безопасности и противодействию коррупции Михаил Щапов сообщил в интервью IrkutskMedia о решении актуальных проблем региона и всей России. Народный избранник поделился своим мнением о том, на какой стадии находится механизм усовершенствования экологической экспертизы, будет ли изменен Лесной кодекс и к каким последствиям приведет запрет вылова омуля на Байкале. Отдельными темами разговора стали вопросы борьбы с коррупции и строительства новых школ в Иркутской области.

— Михаил Викторович, начнем с темы экологии. Как движется вопрос усовершенствованием механизма экологической экспертизы? Ведь, известно, что с 1 января 2018 года в России экоэкспертиза будет обязательна для всех объектов первой категории опасности?

— Скажу сразу. Сейчас данный «мяч» находится на поле Министерства природных ресурсов РФ. Дело в том, что комитет по экологии и охране окружающей среды Госдумы в прошлом месяце отклонил законопроекты, предлагающие ослабить режим экологической экспертизы на Байкальской природной территории. Точнее, отклонены были мой проект закона и инициатива депутата прошлого созыва Михаила Слипенчука.

Члены комитета по экологии посчитали, что наши законопроекты противоречат ожидающимся изменениям в закон об экологической экспертизе, согласно которым, как вы верно заметили, с 1 января 2018 года на территории всей России вводится обязательная экологическая экспертиза для объектов первой категории опасности. Хотя на самом деле наш пакет поправок целиком учитывает грядущие изменения в законодательстве — наши поправки исключают экоэкспертизу только для объектов третьего и четвертого категорий.

Сейчас идёт обсуждение концепции изменений, подготовленной Министерством природных ресурсов. Проектом закона, например, предлагается освободить от государственной экологической экспертизы объекты четвертой категории (оказывающие минимальное негативное влияние на окружающую среду); объекты жилищного строительства; отдельно стоящие объекты здравоохранения и образования.

— Есть ли замечания к этим инициативам?

— Да, к этому варианту есть несколько замечаний: в частности, смущает формулировка, распространяющая поправки только на те объекты образования и здравоохранения, которые строятся с привлечением средств бюджета. На мой взгляд, источник финансирования в экологических вопросах непринципиален. Судите сами — вряд ли частный садик или клиника влияют на окружающую среду сильнее, чем государственные.

Смущает и то, что авторы проекта закона обязательным условиям освобождения от экоэкспертизы называют подключение объектов к центральным сетям водоснабжения и водоотведения. Если поправки будут приняты в такой редакции, это будет означать, что для районов Иркутской области ничего принципиально не изменится. Ведь в большинстве поселений нет централизованной канализации. Да к тому же сбросы в зоне атмосферного влияния БПТ никак не влияют на Байкал, поскольку не попадают на водосборную площадь озера.

Сейчас мы находимся в диалоге с Минприроды РФ, в чем-то находим понимание, по каким-то пунктам переговоры продолжаются.

— На какой стадии сейчас идёт работа по усовершенствованию Лесного кодекса?

— Глобального изменения Лесного кодекса в самом ближайшем времени точно не будет, все поправки носят локальный характер. К примеру, наша поправка, которая дает государству право расторгать договоры с арендатором в случае накопления задолженностей по налогам и сборам, в настоящее время находится на доработке. Мы ведем переговоры с Минфином РФ и Агентством лесного хозяйства с тем, чтобы согласовать нашу поправку с Бюджетным и Налоговым кодексом.

Также, мы готовим документы для внесения ещё одного проекта закона, касающегося лесной отрасли — в части решения вопроса о разработке дополнительного механизма взимания платы за лесные участки через постановку на кадастр земельных участков под лесосекой. Однако подготовка пока находится в начальной стадии, по этой причине говорить о сроках внесения данной инициативы говорить ещё рано.

— Как вы оцениваете запрет на вылов омуля на Байкале, введенный с 1 октября? К каким последствиям приведет эта мера?

— данный запрет был неизбежен с самого начала. Вопрос был лишь в том, чтобы местные рыбаки успели подготовиться. Запрет удалось оттянуть почти на год, это дало дополнительные возможности рыбакам переориентироваться на другую деятельность. Также, в процессе обсуждения запрета, Росрыболовство отошло от самого жесткого варианта и оставило возможность любительской рыбалки.

К сожалению, федеральные ведомства так и не предложили конкретных решений по компенсации местным жителям, которые пострадают в результате данной меры. Напомню, по официальным данным, от запрета на вылов омуля без средств к существованию осталось около 1,5 тысячи человек. По нашим данным, людей, которые так или иначе заняты в добыче, переработке и продаже омуля, гораздо больше — до 15 тысяч.

К сожалению, исследования численности омуля на Байкале намечены только на 2018 год, хотя их стоило бы провести до запрета на вылов. Тогда и сам запрет, возможно, не понадобился бы. Во всяком случае, учёные Лимнологического института ИНЦ СО РАН не согласны с данными Росрыболовства о количестве омуля.

Косвенно, на это указывают и наблюдения структуры Росрыболовства, Главрыбвода, в нерест этого года. В частности, осенью, как отмечают сами сотрудники ведомства, в результате снятия браконьерской нагрузки, рыба пошла на нерест раньше и в гораздо большем количестве — разница идёт на порядки. То есть, скорее всего, в прошлые годы рыба не шла не потому, что её не было, а потому что вход в реки перегораживали браконьерские сети?

Однако если бы результаты тралово-акустического метода показали действительное снижение популяции, то мы бы имели фиксированную точку отсчета, срез ситуации. И в дальнейшем, при повторных исследованиях, могли бы понимать, возымела ли успех запретительная мера или необходимо искать иные причины снижения численности этого вида и воздействовать на них.

Подчеркну, что запретом на вылов охранные меры ограничиваться не должны. Нужно усилить борьбу с браконьерским ловом, объёмы которого, по разным данным, намного превышают официальную добычу. Сюда должно входить не только патрулирование на самом Байкале и на нерестовых реках, однако и, скажем, методичная работа МВД на рынках — не секрет, что купить омулевую икру из-под прилавка несложно и сегодня, однако пока не слышно о громких делах, связанных с разоблачением поставок браконьерского продукта.

— Вы работаете в комитете по борьбе с коррупцией. Какие, по вашему мнению, существуют наиболее действенные меры в этом направлении? Для всей страны и, например, для Иркутска?

Одной из основных мер должна стать окончательная ратификация Россией конвенции ООН о коррупции, а точнее, её 20-й статьи, где говорится о преследовании за незаконное обогащение, а проще говоря, об установлении контроля за расходами госслужащих. Если чиновник владеет вещью, которая явно ему не по доходам и не может указать источник средств, на которые совершена покупка, то он должен нести ответственность. Сейчас в уголовном законодательстве такой нормы нет, расходы госслужащих никто не контролирует — то есть эта статья конвенции у нас в стране не работает.

Также, на мой взгляд, давно нужно приравнять сотрудников госкорпораций к госслужащим. Сегодня данный сектор считается бизнесом, учитывая то что через эти корпорации проходит большая часть госсредств, поступающая в экономику, данные компании выполняют государственные инфраструктурные функции, распоряжаясь при этом бюджетными деньгами, руководство госкорпораций позволяет себе выписывать многомиллионные премии, огромные зарплаты, не отчитывается о доходах. Думаю, что приравнивание руководителей ГК к чиновникам по уровню зарплат, по контролю за доходами, а в идеале, повторюсь, за расходами, было бы эффективной мерой.

Что касается регионов, то я не вижу каких-то принципиально иных рецептов — коррупционные схемы здесь, в принципе, те же, что и на федеральном уровне, с поправкой на меньший масштаб.

Безусловно, нужно работать с общественным мнением. Пока, к сожалению, коррупция не является у нас социально осуждаемым явлением. А вот сотрудничество со следствием — является. Человек, сообщивший о факте коррупции, сталкивается с презрением окружения и преследованием со стороны тех, на кого пожаловался. В министерстве труда России подготовили поправки к закону о противодействии коррупции, которые дают двухлетнюю защиту от увольнения, юридическую помощь и конфиденциальность сотрудникам предприятий, сообщивших о фактах коррупции в своей организации. Это хорошая идея, однако безусловно, надо добиваться большего.

— С какими проблемы к вам обращаются люди во время региональных людей? Удается ли их решить?

— На самом деле обращения поступают не только во время региональных недель. Общественная приемная депутата в Иркутске работает круглый год, четыре дня в неделю приемы ведут помощники, к нам обращаются также по электронной почте, по телефону, пишут письма. С сентября начала работать выездная общественная приемная — два-трижды в месяц она отправляется в районы. Такие приемы прошли уже в Осинском и Эхирит-Булагатском районах, в Большом и Малом Голоустном, в Листвянке.

Обращения самые разные: нередко жалуются на коммунальные проблемы, на нарушения прав в сфере предоставления жилья или земли, приходят люди, попавшие в трудную жизненную ситуацию. В частности, недавно обратилась избирательница, которая старается пройти процедуру банкротства физлица. Так сложились обстоятельства, что она попала в долговую яму и не имеет возможность свои задолженности погасить. Со слов женщины, чтобы её признали банкротом, нужно заплатить 200 тысяч рублей. Мы, разумеется, сейчас разбираемся, кто и на каком основании озвучил ей такую сумму, однако, по закону, чтобы пройти процедуру банкротства, физлицу надо потратить минимум тысяч 40. Минимальная оплата работы финансового управляющего, который будет проводить процедуру, по закону, 25 тысяч рублей, их надо внести на депозит суда при подаче заявления на признание банкротом. Объявление в газете о подаче заявления — это также требование закона — обойдется тысяч в 10−12. Также, госпошлина, публикация в едином федеральном реестре сведений, объявления о признании банкротом… Люди и так остались без денег — от хорошей жизни никто на банкротство не подаст — а им предлагают ещё заплатить немалую сумму. На мой взгляд, здесь есть поле для работы над федеральным законодательством.

Вообще за год работы накопились определенные наблюдения и выводы. В частности, весомая часть обращений может быть решена местными властями или даже самим человеком в рамках существующих законов. Скажем, достаточно собрать определенный пакет документов и обратиться с ним в такую-то службу, или человек имеет право получить более серьезную группу инвалидности и на этом основании встать в льготную очередь на получение жилья при переселении с севера и получить квартиру гораздо быстрее, чем на общих основаниях. Примеров таких случаев много. Однако люди про свои права не знают или плохо представляют порядок действий, чтобы свои права реализовать. А им никто этого не подчёркивает. Или подчёркивает так, что ничего не понятно. Когда же им все раскладывают по полочкам, они уходят довольные и сами решают свой вопрос. Очевидно, что надо налаживать разъяснительную работу с гражданами — силами ли чиновников или при помощи социальной юридической службы.

Понятно, большинство просьб таковы, что взять и тут же помочь обратившемуся невозможно. И тут основным инструментом работы становится депутатский запрос в те инстанции, которые относятся к теме обращения. Ответить на них должны в 30-дневный срок.

— Обращаются ли к вам с системными проблемами, к примеру, строительства школ?

— Да, недавно во время моей поездки в Осу, жители просили поддержать возведение школы в Бильчире — местные власти сделали все, что в их силах: выделили землю, нашли проект, привязали его к местности сейчас ждут заключения экологической экспертизы, однако волнуются, что имеют возможность не попасть в областной бюджет на ближайший год. Однако это, скорее, исключение из правила: нередко у районных властей нет средств на разработку ПСД и экспертизы, да и потребности в школах явно больше, чем возможности областного бюджета. Сегодня между сельских школ и детсадов есть настоящие «ветераны», которым более 100 лет. В частности, здание детского сада в поселке Куяда Эхирит-Булагатского района было построено 134 года назад, а садик в нем открылся в 30-е годы прошлого века. С 80-х годов помещение не видело капитального ремонта. В деревне Баянгазуй школа сгорела в ноябре прошедшего года — в ней было всего девять учеников и три учителя, однако она была единственным социально-культурным объектом. Сейчас школьники учатся в соседнем селе, а жители просят посодействовать в восстановлении школы в деревне. Новое образовательное учреждение просят жители деревень Байтог и Серафимовка — работающее ныне двухэтажное здание было построено в 70−80-х годах хозспособом, без фундамента, и сегодня в плачевном состоянии.

Работающая сегодня федеральная программа «Большая перемена» рассчитана на возведение больших учебных заведений. Тогда как по всей стране в реконструкции нуждаются сотни маленьких сельских школ. По всей видимости, назрела необходимость в соответствующей ФЦП, поскольку такие объёмы финансирования не выдержит ни один региональный бюджет.

— Над какими законопроектами вы сейчас трудитесь?

— Сейчас мы работаем над тем, как хотя бы часть налога на добычу полезных ископаемых оставлять в регионе. Я обещал избирателям поставить вопрос справедливого распределения налоговых поступлений между центром и региональными бюджетами на федеральном уровне и намерен выполнить обещание. Сейчас, как вы знаете, 100% доходов от НДПИ от добычи нефти и газа поступает в федеральный бюджет. Раньше пропорции распределения были другими: до 2005 года — 80% НДПИ от нефти оставалось в регионах, с 2006 по 2009 год — 5%. Теперь мы лишены и такой малости.

Понятно, что если действовать напролом: написать проект закона, внести его в Думу, то с 99% вероятностью его отклонят. Политика центра сегодня направлена на перераспределение доходов из регионов в федеральный бюджет, а никак не наоборот.

По этой причине, чтобы обеспечить максимальную вероятность прохождения проекта закона, нужно подготовить плацдарм. Объединиться с коллегами по фракции, обсудить проект с коллегами по другим нефтедобывающим регионам, с региональными правительствами. Привлечь экспертов из различных областей, с помощью них написать и оформить закон так, чтобы его не могли снять по формальным признакам. Обсудить инициативу в правительстве РФ. Даже если в процессе подготовки авторство инициативы останется за правительством (как, к примеру, случилось с поправками к закону об экологической экспертизе) — не беда, главное, что мы это сделаем.

— ведётся ли работа с законодательством о Байкале?

— По моему мнению, законодательство о Байкале необходимо приводить в порядок. Я не устаю повторять, что существующее законодательное поле и решения, которые принимаются властями на этом основании, делают жизнь людей, живущих на Байкале, на практике невозможной. В существующей правовой базе и в правоприменительной практике накопилось большое количество противоречий, спорных моментов, чрезмерной зарегулированности. Это следствие того, что до сих пор нет единого понимания, что для нас значит озеро: туристический объект, который необходимо применять во благо всех жителей региона, или заповедный природный феномен, который необходимо сохранять в первозданном виде?

Например, закон «О Байкале» носит рамочный характер, он не имеет самостоятельных норм, правил, однако содержит массу отсылок на подзаконные акты. Тем самым мы отдаем управление озером в руки федеральных министерств и ведомств, которые вправе менять подзаконные акты, вносить новые на свое усмотрение. Надо ли говорить, что приказы, постановления, ведомственные инструкции никак не согласуются между собой и законами.

Также, совместно с правительством Иркутской области мы прорабатываем поправки в законы, обеспечивающие защиту прав работников предприятий, которые находятся в стадии банкротства, в части погашения задолженностей по зарплате. Сейчас в регионе четыре пятых от суммы долги работодателей перед своими сотрудниками приходится на три предприятия, которые находятся в конкурсном производстве. И это характерная ситуация для многих регионов. Причем половина текущей долги по стране — это задолженности 2015 и 2016 годов. То есть людям не платят годами, шансов получить заработанные средства у них почти нет.

В качестве меры обеспечения прав работников предлагается запретить введение процедуры банкротства, если у должника есть имущество, достаточное для погашения долга по зарплате. А также — обязать учредителей компании-должника погашать задолженности перед работниками их своего кармана, если имущества предприятия для этого недостаточно.

Есть в этой сфере ещё одна проблема: предприятия-должники штрафуются за задолженности по зарплате. При этом к лету 2017-го в Иркутской области штрафов было выписано примерно на 50 млн рублей, а задолженности по зарплате составляли те же самые 50 млн рублей. Однако штрафы ушли в федеральный бюджет, а люди остались ждать заработанного. Есть предложение погашать задолженность по зарплате за счёт средств, полученных от уплаты работодателями штрафов за нарушение трудового законодательства.

— Спасибо за беседу.